Джузеппе приобрел прекрасное пальто цвета верблюжьей шерсти из vicuna и в этом роскошном одеянии отправился в театр на репетицию. У входа он встретил своего прославленного коллегу Ричарда Таккера, тоже всегда нарядного, но без той изысканности, что отличает Джузеппе.
- How are you, old boy? - Как поживаешь, мой мальчик? - спросил его Таккер, хлопнув по плечу. И тут же перестал улыбаться, а принялся щупать пальто. - Nice, красиво. Что это? Кашемир?
- Нет, vicuna.
Вернувшись домой, он с удовольствием описал мне, какое было выражение лица у коллеги.
- Вот увидишь, он завтра же купит себе такое же, - сказала я.
- Когда узнает, сколько оно стоит, то прежде дважды подумает, - ответил Джузеппе.
Он счастлив, что первым открыл столь редкостную ткань. Он в таком восторге, что сразу же решил купить еще одно пальто, на этот раз темно-синее, подбитое выдрой, для вечернего выхода.

Верхнее до в Фаусте, которое в исполнении Джузеппе повсюду вызывало восторг, здесь не было признано по достоинству, и мой несчастный муж бесславно закончил арию. Бас тоже остался без аплодисментов. Да иначе и быть не могло, ведь он воплощал Вельзевула. На рассвете мы покинули Энну. Небо было необычайно красиво. На горизонте вырисовывался знаменитый силуэт Этны, внушительного вулкана с серебристой струйкой дыма на фоне меркнущих звезд, казалось, прощался с нами. Незабываемая картина, которую навсегда сохраню в сердце. В последние годы тут хозяйничал бандит Джулиано, недавно скончавшийся. На Сицилии много говорят об этом Робин Гуде, он грабил лишь богатых, чтобы все отдавать бедным.

Мехико, 1952. Пиппетто уже месяц. Он красив, симпатичен и очень любит покушать. Приехала бабушка из Италии, которая не могла присутствовать на нашей свадьбе, теперь она живет у нас и радуется внуку. Из Нью-Йорка мы вчетвером отправились поездом, каждый в отдельном купе, ребенок, разумеется, со мной.
Жуткое путешествие. Как только поезд тронулся с Центрального вокзала, Пиппетто выплюнул соску на кушетку, уже застеленную на ночь. Я просто замучилась со всеми этими бутылочками, которые надо было подогревать, и мокрыми пеленками, их нужно было куда-то девать, а свекровь моя совершенно не помогала мне, она преспокойно спала. Я прибыла в Мехико, падая с ног от усталости. К счастью, на другой же день я нашла кормилицу-метиску, которая хотя бы присмотрит за ребенком, пока мы в театре. Она кажется мне очень ласковой, доброй и, похоже, любит детей.

Успех в этот вечер целиком принадлежал Джузеппе. После арий "Vittoriia!" и "È lucevan le stelle" во втором акте зал отблагодарил его овациями. Каллас получила лишь вежливые аплодисменты и ничего больше, что привело ее в бешенство. Когда в этой опере поет хороший тенор, даже героиня спектакля - Тоска - отдвигается на второй план, успех обеспечен Каварадосси.
Потом давали Риголетто. И на этот раз дебютировала Мария. Это опера, где тенор - повеса, а баритон - драматический герой, но Каллас почему-то не нравятся оперы, где сопрано - не самый главный, захватывающий общее внимание персонаж.
Репетиции прошли без трудностей. Джузеппе любит партию герцога Мантуанского, и где бы он ни пел ее, всюду имел большой успех, поэтому и сейчас был спокоен.
За несколько дней до премьеры Джузеппе простудился, оказался немного не форме, и потому решил, что теперь настала его очередь отплатить Каллас за ее нежелание по-настоящему сотрудничать и недостаточное к нему внимание.

Милан, осень 1952. Мы обосновались в Милане. Наконец у нас есть дом, на площади Борромео, в центре города. Нас окружает искусство, древняя история, самые аристократические особняки. Именно этого мне недоставало в Америке. Я бесконечно счастлива. Нашей летней резиденцией станет Равенна, где у нас есть вилла на море, рядом со знаменитой сосновой рощей, источающей запах смолы.
Джузеппе подписал контракт с "Ла Скала", будет петь Джоконду с Марией Каллас, Эбе Стиньяни, Карло Тальябуэ. Еще и Богему под управлением Де Сабата.
"Метрополитен" и "Ла Скала" ссорятся из-за Джузеппе. Иными словами, "Метрополитен" упрекает его за то, что он больше не хочет петь в Нью-Йорке. А как же? Ведь они требуют, чтобы он все время сидел только там у них и не дают ему никакой передышки. Он, естественно, предпочитает "Ла Скала".
Дела идут плохо. Из Нью-Йорка летят неприятные послания. Бинг дошел даже до угроз. 1 октября 1952 года он пишет Джузеппе:
"Дорогой Ди Стефано, надеюсь, вы хорошо провели лето и у Вас и Вашей семьи все в порядке.

Переходя к разговору о сезоне 1953 года, замечу, что Ваше письмо не содержит определенного ответа. Но и в этом случае я могу воспользоваться Вашим участием в новой постановке "Фауста", только если Вы способны забыть все, что ранее происходило на сцене "Метрополитен" и заставляло меня краснеть каждый раз, когда поднимался занавес перед началом оперы. Несмотря на Ваше исключительное вокальное мастерство, "Фауст", который шел на нашей сцене, был наихудшим, какой я когда-либо видел, и потому его совершенно необходимо переделать. Хотите ли принять в этом участие? Если согласны, придется хорошенько поработать. Если нет, скажите прямо…
Сообщите мне, пожалуйста, конкретно и без недомолвок:
а) сможете ли приехать в Нью-Йорк на репетиции 22 декабря, как условились;
б) принимаете или нет предложение, касающееся сезона 1953/54 года…

Пласидо Доминго, которому исполнилось 60 лет, в прошлом году закончил запись всех теноровых арий Верди. Сборник из 10 CD включает и арии, которые он никогда не исполнял на сцене - такие, например, как ария Фентона из "Фальстафа". Встретившись с корреспондентами журнала "Граммофон" Дженс Питером Лонером и Кристианом Шарфом, Доминго поведал им об этой записи, своих планах насчёт "Кольца" и будущем поп-проекта "Три тенора". 

- Мистер Доминго, вы недавно выпустили собрание записей вердиевских арий. Что вы чувствуете в связи с этим?

- Ну, прежде всего, Верди - это большая часть моей карьеры; большой процент моих записей и выступлений связаны с этим композитором. Спустя годы я осознал, что сами по себе эти записи уже представляют собой большую коллекцию музыки, записанную с прекрасными дирижёрами.

Милан, 27 декабря 1952. 15 декабря Джузеппе спел в "Ла Скала" под управлением Де Сабата сказочную Богему с Росанной Картери, молодой и необыкновенно красивой сопрано. Так началось его сотрудничество с "Ла Скала".
Вчера, в день Святого Стефано, состоялась премьера Джоконды с Марией Каллас, Эбе Стиньяни и Карло Тальябуэ. Я, как обычно, сидела в царской ложе. Предпочитаю слушать оперу из зала. Здесь лучше акустика и, кроме того, я себя свободнее чувствую, могу вставать, выходить, когда захочется, не скрывать свое настроение. И разумеется, ничто не мешает мне пойти в гримуборную к Джузеппе, если пойму, что необходима ему.
После спектакля я прошла в гримуборную к Марии Каллас поздороваться. На мне был, как и полагается на премьере, вечерний туалет и изумрудное колье от "Фараона". Мария смотрит на меня и замечает:
- Боже милостивый, какие драгоценности!

Удивительно изящная, очаровательная синьора средних лет, необыкновенно элегантная, с потрясающими драгоценностями, в шиншилловым паланкине, с улыбкой протянула руку моему мужу. У нее были иссиня черные волосы и седая прядь на лбу. Какое-то совершенно ирреальное явление.
Джузеппе галантно пропускает синьору вперед, она входит, завязывается разговор, и выясняется, что она из Сальвадора, но итальянка по происхождению, очень любит оперу, живет в Сан Сальвадоре, но и в Риме тоже, естественно. Восхищается пением Джузеппе Ди Стефано и давно мечтала познакомиться с ним. Она пригласила нас к себе на чай через несколько дней. Джузеппе принял приглашение - интересно было познакомиться с ее семьей.
Надо ли пояснять, что это она прислала ему в дар святую Чечилию от "Картье"?
Несколько дней спустя, после спектакля в "Опере" в гримуборную принесли большую коробку от "Булгари". Что происходит, обрадовалась я. Как хорошо иметь таких прекрасных поклонников!

Милан, 13 апреля 1953. Вчера вечером в "Ла Скала" был большой праздник, потому что в спектакле пели любимейшие певцы миланской публики - Рената Тебальди (Тоска) и Джузеппе Ди Стефано (Марио Каварадосси).
Как прав был Тосканини, назвав голос Ренаты Тебальди "ангельским". Мне трудно передать, какой силы волнение вызвал у меня этот спектакль. Голоса Ренаты и Джузеппе сливались в таком нерасторжимом, поистине совершенном единстве, что опера казалась еще прекраснее, еще гармоничнее. Если бы Пуччини мог услышать их, он, несомненно, пришел бы в полный восторг. Рената достигла в партии Тоски совершенства, которое невозможно превзойти.
Очень хорош был Сильвери (Скарпиа). Несравненным, как всегда, Де Сабата, великий художник. С неожиданными красками, какие только он способен извлечь из оркестра, дирижер еще раз сумел вызвать восхищение музыкой Пуччини.