Милан, ноябрь 1973. Мария звонит Джузеппе из Парижа и просит его немедленно, ближайшим рейсом прилететь к ней. Она хочет познакомить его с Аристотелем Онассисом, который в эти дни находится там.
Думаю, у нее точно выработанная тактика. Готова поклясться, она хочет заставить ревновать своего бывшего любовника, показав ему, что живет не одна, что у нее есть партнер, пусть только по сцене, красивый, моложе него, знаменитый. Возможно, я говорю глупости. Но никто не переубедит меня, что цель этого приглашения именно в том, чтобы показать моего мужа Онассису.
Они позвонили из Парижа. Мария сказала, что они завтракают вместе с Джузеппе и Айри, и передала трубку Онассису.
Поначалу поговорили о том, о сем, потом он сказал, что познакомился на Капри с моей сестрой, поделился впечатлениями о песнях, которые она пела, когда они вместе с друзьями были в ресторане, как поехали в магазин "Кампанина", принадлежащий Альберто и Лине Федерико, посмотреть на прекрасные драгоценности, которые создают эти знаменитые ювелиры, и вдруг спросил:
- Что скажешь о Марии?

Милан, декабрь 1973. Триумфальные гастроли по Европе продолжаются. Из Парижа, где они выступают в "Опере", Джузеппе всегда звонит мне из квартиры Марии.
Я остаюсь в Милане. Луизе необходима моя помощь. Но если б даже и не нужна была, я все равно осталась бы дома, потому что никто не зовет меня приехать.

Милан, январь 1974. Джузеппе и Мария в Милане, где они выступили с концертом в Институте опухолей. Мы все были там. Луиза сидела в первом ряду вместе с профессором Веронези, который так много для нее сделал, и профессором Бонадонна, что ведет ее химиотерапию. Зал был заполнен больными. Многие были в париках. Луиза отважно демонстрирует свою выбритую голову. Хотя у нее много париков, она почти никогда не надевает их. Ее личико, все более осунувшееся с огромными кругами под глазами, освещается радостью, когда она видит, как публика по-прежнему любит ее папу и аплодирует ему.

11 февраля. Концерт в Филадельфии. Два лимузина ожидают нас у входа в гостиницу. Джузеппе и Мария вошли в первый, и один их них сел рядом с водителем. Второй лимузин был предназначен для меня, горничной и тетушки Лиз.
Я несколько расстроилась.
Он просто не хочет, чтобы я ехала рядом. Меня поражает, как Джузеппе уступает ей.

13-го ужинаем в "Парк Лейн", в гостях у доктора Лантзуниса, крестного отца Марии. Между нами сразу же установилось взаимопонимание. На этот раз она держалась очень приветливо со мной. Не потому ли, что там был Лантзуинс?

Телефон в номере Марии, казалось, обезумел. Звонили из офиса Сола Юрока, а директор "Карнеги Холл" и импресарио Горлинский поспешили в гостиницу вместе с сотрудниками Юрока. Хотели убедиться, в каком состоянии Мария, и посмотреть, нельзя ли спасти концерт. Потом приехали и мои родители. Они слышали по телевидению, что концерт отменяется из-за болезни Каллас. Как многие нью-йоркцы, они тоже собирались к 7 часам в театр.
Когда уже поздно вечером мы вернулись в наш номер, Джузеппе был совершенно вымотан. Он сел на постель и стал рассказывать. Накануне ночью, прежде чем спуститься в наш номер, он посоветовал ей не волноваться, заверил, что все пройдет хорошо. Вместо ответа Мария покровительственно похлопала его по плечу, и сказала:
- Не волнуйся, Джузеппе. Я все время буду рядом и помогу тебе.

Нью-Йорк, март 1974. У Джузеппе поднялась температура, и он уснул в своей спальне, а я сидела в гостиной, пытаясь что-то читать. Но никак не могла сосредоточиться. Слишком много мыслей путалось в голове. Я устала от всей этой истории с Каллас, в последнее время ситуация стала ужасно трудной, изнурительной, нередко просто скучной. Да, именно скучной.
Люди наверняка не поймут, что значит ежедневно общаться с двумя колоссами оперного театра. Я не в силах больше выносить Каллас и Ди Стефано.
Я отложила книгу, закрыла глаза и попыталась все забыть. Как бы хотелось вернуться в прошлое, в то время, когда в нашу жизнь еще не вошла Каллас.
Я думала: Джузеппе всегда был хорошим, великодушным товарищем, другом, мужем и отцом. Не без недостатков, естественно. Разного рода флирт и похождения у него были, но не так уж много. Единственное, что омрачало нашу жизнь, - болезнь Луизы. Но мы продолжаем надеяться на лучшее, и все любим друг друга. Джузеппе уже за пятьдесят, но он все тот же box office attraction (имя, делающее кассовые сборы). Он еще прочно сидит в седле, как обычно говорят о таких людях.
Смотрю на часы. Ладно, пусть отдыхает. Ему это действительно необходимо.

"Это будет театрализованный концерт", - обещала Любовь Казарновская. И он состоялся, этот концерт, несмотря на трагические события предшествующих дней. На пресс-конференции перед вылетом в Москву Хосе Кура, уже извещенный о теракте, сказал: "Я поеду в Москву, как обещал. Это - мой долг. Артист подобен врачу, излечивающему души. А ведь врач нужнее всего тем, кто страдает". 

Терапевтический эффект концерта был несомненен: долгие овации, восторженные крики, горящие глаза и счастливые улыбки, блуждающие на лицах дам всех возрастов - явное тому подтверждение.

 Почти цирковая общая атмосфера вечера с самого начала была задана восторженным голосом дикторши, несущимся на публику из громадных динамиков: "Сенсационный концерт!! Впервые… !!! Звезда …!!!!!!!"

Нью-Йорк, 5 марта. На концерт в Чикаго Джузеппе поехал один. На этот раз нездоровой оказалась она.
Когда муж вернулся из Чикаго, мы переехали в отель "Элиссе". Сегодня вечером все наконец ожидают концерт в "Карнеги Холл", который был отменен 17 февраля из-за передозировки "Мандракса".
Наши отношения с Джузеппе, как всегда, спокойные и теплые. Даже если меня начинают терзать бесконечные сомнения, я чувствую, что должна быть рядом с ним, потому что сейчас он как никогда нуждается во мне.
Приходит ужасно плохое известие. Сегодня утром внезапно скончался Сол Юрок.
Концерт, тем не менее состоится, хотя у Джузеппе еще не прошел бронхит. Да на этом концерте в "Карнеги Холл" просто какое-то заклятье!

Милан, март. Я дома. Наконец-то чувствую себя хозяйкой своего дома. Счастлива, что вырвалась из этой борьбы.
Хватит, устала. У меня есть дети. Не хочу больше слышать никаких разговоров о концертах, тенорах и сопрано.
Джузеппе звонит мне каждый вечер.
Ощущаю сильное нервное перенапряжение.
Луиза сдала экзамен по владению языками. Хочет поработать гидом на Миланской ярмарке.
Вхожу в ее комнату. На письменном столе лежит лист бумаги, исписанный ее рукой. Вижу начало: "Мой дорогой папа…". Дата - 9 марта 1974, то есть на другой день после моего возвращения.
Уверена, что не должна была делать этого, но пользуюсь отсутствием дочери и все же читаю, что она пишет отцу. Знаю, она обожает его. Рада, что у нее сохранилась эта прекрасная привычка посылать ему свои славные записки. Но вижу, на этот раз письмо совсем иного рода. Тайком переписываю его. Оно не нуждается в комментариях. И я не жалею, что прочитала его.

Милан, 28 марта. Сегодня, когда я сидела в гостиной, вдруг неожиданно появился Джузеппе. Первое, что я подумала, Мария, наверное, перешла границы. И очевидно настолько, что он по-настоящему вышел из себя.
Он несчастен, переживает, это заметно. Однако не говорит ни слова.
- Но что происходит? А концерты? Разве ты не должен быть в начале апреля в Колумбусе?
- Мне нездоровится, - отвечает он. - И необходимо спокойствие, чтобы петь. Ты это хорошо знаешь, Мария. Все время находиться в напряжении вредно для моего голоса. У меня совершенно расстроены нервы. Я не хочу больше ничего, хочется кончить все это.
Я умоляю его не поддаваться первому порыву чувств.
- Понимаю, что ты переживаешь, но бросить все стало бы еще хуже. Представляешь, сколько такой шаг сразу же породит неприятностей? Горлинский, Юрок, адвокаты...

Монреаль, май. Джузеппе встретил меня в аэропорту.
Вчера на концерте я все время оставалась в зале. И не подумала пойти за кулисы, значит, Мария не видела меня. Не хочу портить им вечер.
Я нахожусь здесь почти тайком.
На прием после концерта ни я, ни мой муж не пошли. Мы вернулись в нашу гостиницу, незаметно поднялись в номер. Поужинали вдвоем. Так романтичнее.
Мария узнала, что я в Монреале и, конечно, это стало самой сильной обидой, какую Джузеппе мог нанести ей. Но такой поступок в нашем стиле - мы не захотели устраивать бурные сцены. Разрешили все очень достойно, как мне кажется.
Как же в самом деле гадок этот мир, в каком мы живем, если один человек не может даже повидаться со своей женой, не обидев при этом другого человека.