МАРИЯ КАЛЛАС - МОЙ ВРАГ#70

Милан, март. Я дома. Наконец-то чувствую себя хозяйкой своего дома. Счастлива, что вырвалась из этой борьбы.
Хватит, устала. У меня есть дети. Не хочу больше слышать никаких разговоров о концертах, тенорах и сопрано.
Джузеппе звонит мне каждый вечер.
Ощущаю сильное нервное перенапряжение.
Луиза сдала экзамен по владению языками. Хочет поработать гидом на Миланской ярмарке.
Вхожу в ее комнату. На письменном столе лежит лист бумаги, исписанный ее рукой. Вижу начало: "Мой дорогой папа…". Дата - 9 марта 1974, то есть на другой день после моего возвращения.
Уверена, что не должна была делать этого, но пользуюсь отсутствием дочери и все же читаю, что она пишет отцу. Знаю, она обожает его. Рада, что у нее сохранилась эта прекрасная привычка посылать ему свои славные записки. Но вижу, на этот раз письмо совсем иного рода. Тайком переписываю его. Оно не нуждается в комментариях. И я не жалею, что прочитала его.

"Мой дорогой папа, по правде говоря, я уже больше получаса как легла спать, но никак не могу уснуть. Все думаю о том, что нам рассказала мама, и от злости, кипящей во мне, не могу поставить на этом крест. Прежде всего хочу сказать тебе, что глубоко восхищаюсь тобой, благородством твоей души, всем прекрасным, хорошим, добрым и великим, что в тебе есть. Даже если ты и не такой отец, как многие другие, которые каждый вечер приходят домой и ведут одни и те же разговоры, я теперь понимаю, именно ты, как никто другой, научил меня разбираться, с чем в жизни нужно считаться, а что ничего не стоит. Наверное, ты этого даже не сознаешь, но очень часто какой-нибудь простой жест, фраза или взгляд позволяют понять столь многое. И у тебя я многому научилась скорее через подобные ощущения, нежели путем долгих наставнических разговоров, постигла все, что я считаю основой моего образа мышления.
Конечно, импульсивность моего характера и моя неопытность очень часто берут верх над собственной идеологией, но с годами, как ты заверил меня, я наверное научусь контролировать и это… Будем надеяться! Но что я действительно не смогла бы вытерпеть (как эта святая женщина - мама), и кому я охотно дала бы под зад пинка и хороший удар в челюсть, чтобы разом выбить все фальшивые зубы, так это самое гнусное существо, которое носит имя Мария Каллас, и к кому я сразу же, как только она появилась у нас, почувствовала огромное презрение. Стараюсь не думать о тех муках, какие она сейчас заставляет переживать тебя. Не хочу, чтобы кто-либо доставлял тебе неприятности, а сознание, что я не в силах защитить человека, который мне дороже всех на свете, заставляет меня кипеть от злости и бесконечно огорчает. Ты замечательный человек, папа, и подобная женщина не достойна даже чистить тебе ботинки. Знаю, что мы многим обязаны ей, но и она тебе обязана, наверное, больше, чем нам. Она обязана тебе тем, что никто на свете не мог бы возвратить ей и никогда не могла бы купить даже за все деньги, какие у нее есть, а это составляет для нее единственный смысл в жизни - быть обожествляемой и претендовать на все, что пожелает. Ты в достойнейшем виде вернул ее публике, но она не осознала свои собственные человеческие пределы. Несчастная женщина!
Думаю, отсутствие самокритики самое губительное, что только может быть для человека: а она даже не представляет, что это такое. Как человек великий и благородный, ты не только попытался помочь ей, но постарался показать ей те человеческие ценности, какие, наверное, тебе представлялись вполне логичными в таком человеке, как она. Нет, наверное она была и еще остается великой сопрано, может быть, самой великой… но как женщина она не знает, что такое чувство. В ней все - холодный расчет и ничего больше, все направлено только на достижение своих совершенно определенных целей. Не хочу больше говорить о ней, может быть, я и не имею на это права, но факт тот, что я глубоко и бесповоротно ненавижу того, кто трогает моего папу. Я слишком люблю тебя и не потерплю никого, кто бы то ни был…"