Пронзительно скрипнув тормозами и чуть покачнувшись, черная «Волга» с табличкой “Пресса” на лобовом стекле остановилась прямо у проходной яхт-клуба. Выскочив из машины и без помех миновав вахту, молодой человек в не утратившем ещё элегантности повседневном костюме направился вдоль неширокой тенистой дорожки, засаженной преклонного возраста тополями, шагая упруго и легко.

В неожиданно открывшемся по правую руку просвете деревьев, обозначившем давно заброшенную аллею, его взору представился старый деревянный домик - и что-то вдруг тоскливо защемило в груди: домишко этот, в свое время, они торжественно называли не иначе, как «главным зданием» яхт-клуба. Утонувшее в дико разросшихся кустах, по сравнению с его воспоминаниями оно как будто бы стало значительно меньше, и имело нынче все признаки глубокого запустения: выбитые стекла в кружевных переплетах старинной вязки рам были забиты где фанерой, где - куском ящика или случайной рейкой; дверной проем был заколочен изнутри грязными дощатыми поддонами из-под кирпича, а массивная полусорванная дубовая дверь криво висела на одной петле.

- Так это в самом деле ты?! Боже, сколько лет!.. - словами и возгласами, вполне обычными при встрече двух давным-давно не видевшихся людей, они, приземлившись в уголке довольно-таки уютного яхт-клубовского кафе, нашаривали тропинку к разговору.
- Н-да!.. пробормотал Антон. - Даже не верится!
Он всматривался в давно знакомые черты, как бы узнавая их вновь. Все те же большие серо-зелёные глаза, иногда вспыхивающие озорными искорками, тот же блеск ровных, ослепительно белых зубов - когда она улыбалась, на её лице как-будто отражался восход некоего потаенного солнца, озарявшего его изнутри теплым и волшебным светом. Света практически не изменилась, она по-прежнему лучилась тихим обаянием и красотой. Разница, пожалуй, была лишь в том, что, в отличие от дней минувших, теперь напротив него, за рюмкой коньяка и чашечкой “эспрессо”, сидела грациозная, обворожительная молодая женщина, шарм которой только лишь увеличивался от едва заметно проплывающей где-то на горизонте уверенностью в собственных обаянии и красоте.

Когда он подошел к стоявшему на слипе швертботу, Света Преображенская уже стояла рядом. Как-то виновато улыбнувшись, она сказала: «Слушай, это все ужасно неприятно... я понимаю, что значит идти в гонку без своего матроса... Но я буду стараться, честное слово!» - Антон только махнул рукой.
...День выдался жаркий, но ветреный - впрочем, на яхте, в свежую погоду идущей круто к ветру, никогда не бывает тепло. В кислом настроении, в каком-то непонятном напряжении, Антон на этот раз настроился на гонку с большим трудом. «К повороту... Поворот!» - привычно командовал он на лавировке к первому знаку. Света достаточно ловко управлялась со стакселем - не имея достаточно сил, чтобы выбрать наполненный свежим ветром парус, она со сноровкой опытного шкотового обтягивала втугую еще полощущий стаксель в самый последний момент перед тем, как увалившаяся на новый курс лодка только-только забирала ветер. Затем, усевшись на наветренный борт и упершись в швертовый колодец ногами, обутыми в белые тенниски («Красивые ноги!..» - подумал Антон, и тут же как-то смущенно сам себя устыдился), она изо всех сил, стараясь не выдавать, каких трудов ей это стоило, удерживала неподатливый стаксель-шкот. Против воли, взгляд Антона несколько раз задержался на нежном золотистом пушке, покрывавшем мягко очерченную руку Светы.

…Была когда-то эта трогательная дружба, нежные и плохо осознаваемые отношения типа «девочка-мальчик»; идиллия романтических грёз... Возможно, если бы они тогда не расстались, а шли бы по жизни вместе, всё в их судьбе сложилось бы по-иному... Но как много воды утекло с тех пор; они уже совсем другие люди - по крайней мере, не те, что были раньше! И теперь, когда каждый из них имеет свою, свою собственную копилку познания и опыта - неизвестно, что может выйти из всей этой истории... Ведь она, в свою очередь - несомненно! - тоже прошла через собственные любовные истории, удачи, поражения - и как, как возможно совместить, быть может, вовсе теперь и несовместимое? Тогда они, по большому счету, были все-таки детьми, и все было совсем по-другому... Чего ждёт она от него? Или – он от неё? Всё той же идиллии – или соответствию каким-то своим, устоявшимся привычкам? Или, может быть, чуда – сказки, «чего-то»?

- И адрес тоже забыл? - с мягким укором спросила Света.
- Да, но... Я же не мог... так вот, просто, вдруг - мало ли что... - замялся Антон.
Он тогда не знал, как она отнеслась к его поступку; а по прошествии какого-то времени стал вдруг очень сильно опасаться: не занял ли его место кто-либо другой...
- Дурачок, "осуждать” или "не принимать” - мужские термины... - чуть-чуть грустновато, как бы почувствовав несказанное, улыбнулась Света. - Дело женщины - понимать и утешать...
Антона вдруг разом переполнили чувства; точнее - желание высказать, рассказать, поделиться - но чем? - в голове, в душе у него царил полный хаос. Он заказал еще коньяку и махнул его в один присест.

- В ТАСС! – вдруг хрипло произнёс Антон.
- Что? – от неожиданности переспросил таксист.
- В ТАСС; телеграфное агентство Советского Союза, на Парковую! – прочистив горло, повторил Антон.
– Понял, понял!.. – отозвался водитель. Антон же откинулся на спинку сиденья с чувством какой-то громадной усталости. Его вдруг охватило странное чувство, будто он теряет инициативу; его будущее, принадлежавшее ему по праву и так манившее неясным предвкушением ещё несколько часов назад, стало внезапно ускользать от него куда-то в прошлое, ни на секунду не отражаясь в настоящем. На смену знакомому ещё по спортивной юности чувству проигрыша явилось другое: чувство потери. «Нет, мы ещё повоюем!» – пробормотал он ожесточённо сам себе, рассчитываясь с таксистом.

Антон резко поднялся с кресла: надо действовать! Взглянул на часы - было что-то около шести утра; ещё не всё потеряно! Схватив букет и бутылку шампанского, он машинально, мимоходом взглянул в зеркало: н-да-а… за минувшие несколько часов букет явно сохранился лучше него ? измятый костюм, спутанные волосы, круги под глазами... Вперед!
Отпустив такси, он чуть не бегом направился по скрипучей аллее; вот обшарпанный вход в подъезд... Поднявшись на третий этаж, Антон остановился перед дверью, обитой потертым дерматином в россыпях медных шляпок гвоздей. Он попытался задержать дыхание; сердце бухало в груди неровно и часто. В квартире слышались голоса, смех. «Телевизор, наверное!» - машинально отметил он и нажал (такую знакомую!) четырехугольную пуговку звонка, отозвавшуюся за дверью мелодичным гонгом. Послышались быстрые шаги, дверь широко отпахнулась - и тотчас же на Антона с любопытством уставился розовогубый, плоховыбритый брюнет в жилетке и галстуке-бабочке.

Итак, свершилось… «Родной мой, зачем тебе эта уродина? Я всё равно буду ждать тебя!» – исступлённо выплёскивается поклонница на страницах веб-сайта, посвящённого нашему герою. «Я люблю тебя по-прежнему, но дай вам Бог любви и
Милый такой... Вишенку кушает...

счастья!» – с не меньшей болью, но куда более великодушно сообщает
Милый такой... Вишенку кушает...
другая. Обожательницы реагируют по-разному, но факт
остаётся фактом: в прошлую субботу, 27 января, самый «попсовый» из всех академических певцов (или, если угодно, самый «классический» из всей «попсы»), молодой любимец публики Николай Басков сочетался законным браком с восемнадцатилетней Светланой – дочерью своего продюсера Бориса Шпигеля.

Я НЕСПРОСТА начал со своеобразной «анатомии» шоу-бизнеса, ибо говорить о герое этой статьи, Николае Баскове, с позиций оперы или классической музыки, было бы если не глупо, то, по меньшей мере, в корне неправильно. Ну, сыграет эстрадный оркестр разухабистую аранжировку одной из моцартовских мелодий – разве это повод «обмакнуть перья» для серьёзной критики? Просто стал очень нужен, ах, как нужен на нашем рынке "русский тенор"! Ведь пресловутые «новые русские» ныне уж не те, что в ранних анекдотах растопыривали пальцы и носили малиновые пиджаки. Они остепенились, «окультурились», и возжаждали «чисто такой конкретной культуры». Как в том анекдоте: дорогой, что это ты слушаешь? – спрашивает жена нового русского, входя в комнату, наполненную звуками музыки. – «Первый концерт для фортепиано с оркестром Чайковского!» – отвечает тот. – Но почему на конверте диска написано “Led Zeppelin”? – удивлённо интересуется супруга. – «Ах, досада! – отвечает тот. – Я частенько их путаю»… – Так что, не в силах высидеть три часа в опере, они, тем не менее, желали бы при случае блеснуть “культурой” и эрудицией («А, как же, как же: “Песенка Герцога”! Или: “О, Пуччини! “Турандот!” Великолепно)!.. Или так, лениво: “после трудного дня люблю расслабиться под Моцарта”… В общем, своеобразной нише в рынке «топ-мидл-класса» давно уже был необходим молоденький, не толстый (славянская внешность – непременно!), сладкоголосо выпевающий «как бы классику», красивый такой паренёк.

...А уж "прессы" было предостаточно! Вот хотя бы несколько цитат: «Таких аншлагов на концертах в Кремле не было последние 30 лет»; «Под занавес уходящего тысячелетия золотой голос России, обладатель всех (обратите внимание: «всех»! – ни больше и не меньше) возможных титулов и наград Николай Басков»; «в проходах на полу Кремлёвского дворца сидели дамы в бриллиантах»… – это всё цитаты из «сочинений» экзальтированных столичных журналисток. Недостаточно? Вот ещё: «Великолепная «Un’ amore cosi grande», исполненная на чистейшем итальянском (с явным нижегородским акцентом! – К.В.) в сопровождении кремлёвского Президентского оркестра, тут же задала тон всему первому отделению… Сам Николай, оттеняя солнечный настрой музыки, одет в строгий чёрный фрак от Валентина Юдашкина и в чёрную же рубашку… В свой вариант итальянской песни Николай привнёс тот самый русский драматизм, наличие которого отмечают в его творчестве все западные музыкальные критики». Вот так: все западные критики, скопом, и всё тут. Пишут беззастенчиво; пишут всё, что придёт в голову – будто не было и нет в России настоящих оперных певцов высочайшего класса.