Нет прощения тем, кто наглостью и подлостью доводит до самоубийства. Ужасно, когда из жизни уходит совсем молодой человек, полный сил и творческих планов, удивительной красоты и необыкновенного таланта.

Он был удивительно талантлив. И это сразу бросалось в глаза: не такой, как все - хотя вроде бы и такой же... Таким уж родился. А еще влияние отчима, гениального карикатуриста Виталия Пескова. Видя зарождение рисунка, с детства знал уровень, ниже которого нельзя опускаться. И рано осознал высоту своей планки.

"Чуваки... Берта идет!!!" - кто-то громко крикнул в коридоре общежития во весь голос. Этот сигнал означал неминуемую опасность разоблачения; надо было срочно что-то предпринимать. В комнате стоял дым коромыслом, на обеденном столе лежали две колоды карт - преферанс был в самом разгаре, пепельница была переполнена окурками "Родопи" и коптела, словно кочегарная труба, а на полу стояла целая батарея пустых пивных бутылок. Ну кто бы мог подумать, что Берта всерьез воспримет мою "святую ложь" о якобы плохом самочувствии, да лично пойдет меня проведать. Я в панике, даже не снимая обуви, кинулся под одеяло в чем был, притворившись больным; ребята стали срочно наводить "шухер" в комнате - спешно убирать все со стола и открывать форточки для проветривания комнаты, и каждый взял в свои руки учебники с конспектами по истории КПСС, изображая из себя прилежных студентов, готовившихся к сессии.

Наконец, Берта постучала и вошла в комнату. Первый вопрос ее был : "Чи-то это такое?! Мне передали, что Игорь плохо себя чувствует, и я решила его навестить, а у вас даже дышать нечем, чи-то вы здесь делали?" Берта никогда не говорила "что", это ее знаменитое "чи-то" стало в консерватории притчей во языцех.

Какая она была в жизни.

 Так получилось в моей жизни, что Берту Соломоновну я встретил гораздо раньше консерватории, где я учился у нее в классе, в самом детстве, когда мне было… 5 лет. В то время она приезжала в наше музыкальное училище с открытыми уроками, принимать государственные экзамены. В этом училище преподавала моя мама, которая в свое время закончила консерваторию в Саратове у профессора С. С. Бендицкого, талантливого и замечательного музыканта, тоже ученика Г. Г. Нейгауза.

Небольшое лирическое отступление.

Я вполне отдаю себе отчет в том, что мои воспоминания о Берте Соломоновне Маранц не могут дать полную и объективную картину описания личности Музыканта, его взглядов, характера, педагогических воззрений и т.д., потому что они - воспоминания - имеют конкретный временной отрезок, связанный с непосредственным общением. Несмотря на то, что я знал Берту Соломоновну практически с самого детства, так или иначе наше общение не было таким уж тесным и близким, чтобы претендовать на некую абсолютность и правдивость в описании ее жизни, характера и исторического значения ее талантливой фигуры в истории педагогического и исполнительского искусства.

Ну, что же: с Баха - так с Баха; мне было все равно с чего начинать, всю программу давно уже выучил заранее наизусть ещё летом, потому что Берта не терпела, когда играют по нотам, их она сразу же забирала и ставила на второй рояль, чтобы во время игры делать пометки карандашом.

Надо сказать, что эта ее привычка тут же делать пометки во время исполнения меня всегда немного нервировала, как бы лишала свободы исполнения, и я всегда в это время чувствовал себя "не в своей тарелке". Возможно, я и не прав: действительно, педагог обязан сразу же указывать в нотах все недостатки - но все равно, Берта, как мне казалось, делала это чересчур активно и настойчиво - хотя, спустя некоторое время, я стал уже к этому привыкать и старался, не обращая внимания, полностью углубиться в игру.

Прошло уже почти 23 года, как я закончил консерваторию у Берты Соломоновны, за это время успел сделать многое: сходил в армию, двадцать лет преподавал в музыкальном училище, работал солистом и концертмейстером в филармонии, выступал с сольными концертами, играл с оркестрами, выучил несколько сольных программ, сыграл несколько концертов в США по линии JCC, сейчас в Израиле стараюсь все время играть, выступать с концертами.
Но я заметил одну очень любопытную вещь, которая происходит достаточно часто и в совершенно разных городах: иногда после концерта ко мне подходит какая-нибудь пожилая женщина, или мужчина, сделают несколько комплиментов, о чем-нибудь поговорят, а затем спросят: "Скажите, а вы случайно не у Маранц учились?".

- Да, конечно, но почему вы так решили?

- У вас очень красиво и органично звучит рояль, а кроме того - хороший вкус.

Путешествуя по разным странам невозможно не вспомнить Австрию. Расположена в центральной засти Западной Европы и тем самым лишена морских курортов, но, тем не менее, привлекательна для посещения туристами. Настоящий кладезь духовного вдохновения путешественников по миру. Самой первой ассоциацией о стране для любого человека вальс Иогана Штрауса "Сказки Венского леса", ну и конечно Альпы.

Консерватория была ее вторым домом, куда она приходила каждый день, чтобы проживать вместе с нами свою жизнь, радоваться нашим успехам, поддерживать во всех начинаниях и обучать всем таинствам фортепианного искусства.
Мы ей всегда и во всем верили, потому что авторитет ее был незыблем, а бесспорность педагогических принципов никогда не вызывала сомнений. Ее уроки в тридцать шестом классе консерватории, на которых часто присутствовали студенты из других классов, преподаватели из училищ и просто посторонние люди, порой превращались в открытые и в высшей степени интересные мастер-классы, на которых шла речь не только о музыке, но также и о смежных видах искусств - литературе (она особенно хорошо знала произведения русских писателей, поэтов, очень любила цитировать Цветаеву и Мандельштама), живописи и, как ни странно, зарубежном кинематографе (обожала картины итальянских неореалистов - Феллини, Антониони).

...Так вот, когда играли ученики Берты, всегда был заметен их профессионализм во всем, аккуратность и чистота исполнения, замечательный вкус. Но все они были какие-то одинаковые; почти как "инкубаторские", без "своего лица", в то время, как ученики И. И. Каца заметно отличалсь друг от друга, чувствовалась индивидуальность, их интересней было слушать - несмотря на то, что в профессиональном и техническом отношении, и в исполнительском классе, так сказать, они явно уступали ученикам Берты. В чем же дело, почему так происходило, спрашивал я себя?

Стал анализировать, задумываться над этим, и пришел к неприятному выводу, возможно и неверному: Берта нас иногда... зажимала, не давала раскрыться полностью, часто даже просто давила психологически, мы очень боялись играть по-своему, жутко опасаясь ее раздраженного сопротивления, крика. Она, безусловно, всегда говорила нам правильные вещи, воспитывала идеальный вкус в исполнении, однако часто, когда мы пыталсь сыграть по-своему, так сказать, то натыкались на стену непонимания, несогласия. Хотелось выразить свое, сокровенное, но Берта... не разрешала, если это противоречило ее вкусу, музыкальному слуху, взглядам...

Я уже немного раньше упоминал о том, что самым интересным у Берты в работе с учениками в классе был практический показ на рояле. Смотреть на ее руки было просто заглядением, на то, как они мягко и нежно прикасались к клавишам, извлекали красивые, нежные и наполненные звуки. Движения пальцев были очень экономными.

Когда она играла какую-нибудь кантиленную мелодию, то всегда казалось, что ее пальцы "разговаривают", ведут мудрый разговор с самой музыкой. Мне вообще всю жизнь нравится смотреть на старческие руки у пианистов. Всегда любуюсь их красивыми движениями, которые кажутся эталонными, и удивительно "контактными" с клавиатурой. Они как бы естественно дышат, и являются зрительным продолжением самой музыки, ее содержания.