ГЛАВНАЯ ОБМЕН БАННЕРАМИ ССЫЛКИ ССЫЛКИ НА МУЗЫКАЛЬНЫЕ САЙТЫ О ПРОЕКТЕ

Незабываемая Берта (воспоминания об Учителе)#3

Незабываемая Берта Небольшое лирическое отступление.

Я вполне отдаю себе отчет в том, что мои воспоминания о Берте Соломоновне Маранц не могут дать полную и объективную картину описания личности Музыканта, его взглядов, характера, педагогических воззрений и т.д., потому что они - воспоминания - имеют конкретный временной отрезок, связанный с непосредственным общением. Несмотря на то, что я знал Берту Соломоновну практически с самого детства, так или иначе наше общение не было таким уж тесным и близким, чтобы претендовать на некую абсолютность и правдивость в описании ее жизни, характера и исторического значения ее талантливой фигуры в истории педагогического и исполнительского искусства.

Кроме того, я считаю даже необходимым коротко, буквально в нескольких словах описать то время, в которое я учился у нее в консерватории, само окружение, сам дух, так сказать, той эпохи, ибо без этих наблюдений очень трудно говорить о своем педагоге отдельно, вне связи с контекстом происходивших параллельно событий.

Город Горький в конце семидесятых годов представлял из себя типичную провинцию со всеми "прелестями" тоталитарного и загнивающего режима эпохи Брежнева. В магазинах были совершенно пустые полки, тотальный дефицит во всем. Не было хороших книг, одежды, продуктов, очень трудно было достать ценные ноты. Во всей общественной жизни чувствовалась полнейшая стагнация "развитого социализма": по телевизору было только две программы, на каждой из которых прославляли "великого кормчего" того времени - Брежнева; транслировались бесконечные съезды КПСС, которые мы с ненавистью конспектировали на предмете "история КПСС" - для того, чтобы не "слететь" со стипендии.

Это был главный предмет в консерватории, из-за которого очень часто ломались судьбы талантливых студентов - за несдачу этого идиотского предмета могли запросто отчислить из консерватории. Также изучались такие предметы, как диамат, истмат, политэкономия социализма, капитализма, марксистко-ленинская эстетика социализма, и научный коммунизм. Короче говоря, полный комплект, сплошной маразм, спасайся, кто может!

Все общество при этом, как мне казалось, было "зомбированным"; люди считали, что так и нужно - думали, что все мы на самом деле строим "развитой социализм". Некоторые предметы преподавались даже тенденциозно: то есть, к примеру, анализ советской музыки обязательно нужно было рассматривать с точки зрения призмы марксизма-онанизма, как я называл его тогда - разумеется, втихаря.

Вот так и учились: "Институт маркизма-ленинизма с небольшим, еле заметным музыкальным уклоном". Улица Пискунова, 40, на которой находилось здание косерватории, производило довольно-таки унылое зрелище: все было серо, грязно, неуютно и холодно.

Зимой были жуткие и проклятые промозглые ветры, от которых я часто простужался, само здание консерватории (бывший дом то ли архиерея, то ли протоирея, вечно путаю) выглядело мрачно, безрадостно, даже не похоже было, что это один из луших музыкальных ВУЗов России.

Вечерами по улицам шлялись бандиты, пьяницы, бомжи и всякая мразь, отчего на улицу становилось просто опасно выходить, дабы не получить бесплатно "по рогам". Единственным оазисом в этой во всей этой уличной грязи и слякости являлся Нижегородский Кремль, куда часто я ходил гулять полюбоваться на Волгу, архитектуру древних стен, побродить среди церквей, старинных пушек, сходить на концерт симфонического оркестра Горьковской филармонии, находившейся на территории Кремля. Там, по крайней мере, было сравнительно чисто и безопасно.

Но внутри самой консерватории жизнь кипела вовсю. Студенты ходили на лекции, индивидуальные уроки по специальности, с шести часов утра занимали очередь в классах, чтобы порепетировать, и все были довольны и счастливы.
Как молоды мы были... Вспоминаю всегда подтянутого, одетого в красивый костюм профессора И. И. Каца, вечно куда-то спешившего В. В. Шауба в своем неизменном синем костюме. Он исполнял, помимо своих прямых педагогических обязанностей, функцию проректора по учебной части.

Александр Семенович Бендицкий, сын Берты Соломоновны, преподававший камерный ансамбль конц-класс, с виду немного чудаковатый, непричесанный, со странной козлиной бородкой, суетливый, немного смешной. Очень интересно было наблюдать за ним в консерваторской столовой, где он смешивал в одно блюдо первое и второе, чуть ли не наливая туда даже компот, и затем всю эту тюрю с аппетитом поедал, убеждая всех, что это очень вкусно и полезно для перистальтики кишечника. Музыкант он был просто блестящий, знал наизусть практически всю музыку, память феноменальная, сам прекрасно сочинял, а как он здорово играл - это надо было слушать! - профессионал высшего класса!

Наталья Лузум - моя вторая любовь после Берты. Она у меня вела конц-класс и камерный. Тоже, кстати, бывшая ученица Маранц. Сколько много интересного она мне рассказывала про вокальную музыку, в какие погружалась бездны и тайны концертмейстерского мастерства, её отличали необычайная культура и деликатность. Я всегда вспоминал ее, работая в филармонии. Она очень многому меня научила: работе с вокалистами и солистами-"камерниками"; читке с листа, транспорту, пониманию сложной сути аккомпанемента, всех его тонкостей. Всем, что умею делать сейчас - я во многом обязан именно ей.

Бэлла Альтерман (она тоже - Бертина ученица), самая поэтичная пианистка консерватории, которая блистательно играла Шопена, в жизни - сама деликатность, а какая красавица!.. И много-много других пианистов-педагогов, с которыми я постоянно сталкивался и общался в стенах консерватории; это Н. Буслаева, О. Виноградова - человек-легенда, знала наизусть всю фортепианную литературу, трудно поверить!..

В. Блинова - выдающаяся женщина, музыковед: блестяще поставленная речь, всегда слушал ее лекции с разинутым ртом - она вела у нас историю музыки, и говорила: "Ребята, да бросьте вы читать учебники, а лучше просто слушайте музыки побольше, пока вы молодые - есть время, не упускайте его, потом будет поздно, мне на экзаменах не нужно "впаривать мозги" главами из учебников, я и так все прекрасно пойму - знаете вы музыку или нет".
Как она была права! Общаться с ней было превеликое удовольствие.

Илья Фридман (сейчас живет в Германии, бывший ученик Маранц), удивительный пианист, эстет, на Скрябине "собаку съел", кажется, играл его всего, если не ошибаюсь. Воспитал многих музыкантов, самый яркий из которых - Женя Зарафьянц, живущий в Словении, лауреат конкурса имени Погорелича.
Очень забавно было со стороны смотреть на то, как общался И. Фридман с Бертой. Он, такой высокий, сутулый, как длинный и согнутый басовый ключ, а Берта ровно в два раза ниже его, и затем она начинает его отчитывать: "Илюша, ну чи-то это такое, почему ты вчера не пришел на заседание кафедры, я опять за всех за вас отдувалась, ну сколько можно?!" И так посмотрит на него строго, высоко-высоко задрав голову. На что он отвечал, еще ниже ссутулившись и нагнувшсь, как провинившийся прогульщик, которого за шкирку привели из детской комнаты милиции: "Берта Соломоновна, не волнуйтесь, пожалуйста, у меня была причина, я... сидел...э-э... на партсобрании в кабинете у ректора" (естественно, соврал, не был там, так как в это время занимался с частными учениками, с будущей абитурой, давал консультации, ценные указания, так сказать - и думаю, что не бескорыстно, что не очень-то приветствовалось в то время; я-то как раз в соседнем классе играл до самой ночи, и слышал, как он за стенкой с ними занимался. Но когда он вдруг сам садился за рояль и начинал показывать Скрябина - можно было заслушаться, настолько полетно, ярко и необычно звучал у него рояль, так изысканно он фразировал и интонировал, объяснял очень интересно - словом, очень крупная индивидуальность).

- Как - на партийном собрании; ведь я же после кафедры туда зашла? - продолжала Берта.
- Да-да, - начинал спешно выкручиваться Фридман, - я ушел немного раньше с партсобрания, у меня была намечена запись Скрябина на восемь вечера в студии телевидения... - при этом абсолютно не краснея, с достоинством, с подчеркнутым пафосом, медленно так, постепенно выпрямляясь в росте (выкрутился все-таки, нашел "вескую" причину), что со стороны можно было умереть с хохоту. А Берта была настолько наивная, сама святость, во все верила, и принимала все за чистую монету.

Валерий Островский, тоже ученик Берты, солист ансамбля "Концертино", вел камерный класс. Совершенство в игре - неслыханное, обожал старинную музыку, вечно проводил какие-то семинары по аутентизму, распространялся про всякие трели, мелизмы, и прочую ерунду, к которой я в то время был абсолютно равнодушен. Сейчас он живет в Израиле, и я иногда перезваниваюсь с ним. Ох, и любит же он поболтать, хлебом не корми, его о чем-то конкретном спросишь, а он все и всегда начинает "с Адама и Евы", спасу нет. Его сын, талантливый скрипач, Сережа Островский, сейчас "звездит" по всей Европе и Америке.

Ну, и конечно же, центральной фигурой среди всех преподавателей консерватории являлась Берта Соломоновна. Даже когда она заходила в консерваторию, казалось, что все вокруг заливается каким-то необыкновенным светом, все становились еще более подтянутыми, учтивыми, доброжелательными, культурными, что ли. Первые десять минут можно было только и слышать отовюду: "Здрасьте, Берта Соломоновна, здрасте, здрасте, сте-сте, сте- сте..."

Затем она важно и чинно проходила к гардеробу в своем длинном, почти до самых пят, зимнем пальто с приподнятым каракулевым воротником, в смешном вязаном чепчике, да с замершими линзами в очках. Выглядела она - ну просто умора, натурально - "Божий одуванчик", особенно, когда прихватывала еще с собой палочку, потому что на улице было очень скользко (она страшно боялась упасть). Жила она очень близко от консерватории, буквально в двух шагах, на улице Ульянова, дом 11, кв. 8, как сейчас помню.
Мне всегда доставляло огромное удовольствие помочь ей снять пальто, если находился в тот момент рядом, что даже иногда испытывал какое-то трепетное и жалостливое чувство к ней; такая она была маленькая, и казалось, беззащитная... после чего я нежно и бережно брал ее под руку, и мы вместе с ней поднимались на второй этаж в знаменитый 36-й класс.

Через 10 минут у нас должен начаться первый урок по специальности, я только на первом курсе, недавно поступил. С бьющимся сердцем и волнением предвкушаю счастливые мгновения, минуты общения с живой легендой русского пианизма.
Сегодня Берта будет со мной заниматься Чайковским, пьесой "На тройке" из "Времен года", Бахом - двумя трехголосными Инвенциями, двумя этюдами Черни (все это являлось обязательной программой первого курса, так называемая "шестерка", которую все студенты обязаны были играть на "академе") и первой частью Семнадцатой Сонаты Бетховена…
Затем мы с ней заходим в этот класс, на стенах которого висят портереты Г. Нейгауза, Г. Гинзбурга, С. Рихтера, Шопена... она садится за второй рояль "Блютнер", что ближе к левой стене, достает из кармана своего знаменитого сарафана карандаш, усаживается поудобнее, поворачивается ко мне лицом, улыбается своей неповторимой улыбкой, и спрашивает : "Ну, и чи-то ты будешь мне сегодня играть, с чего хотел бы начать - может, с Баха?"...

Публикация: 8-11-2005
Просмотров: 3714
Категория: Статьи
Комментарии: 0

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.