Милан, сентябрь 1973. Мария узнала, что Тебальди и Корелли готовятся к joint recitals c Горлинским, менеджером Каллас и Ди Стефано.
Катастрофа! Мария вне себя. Они позвонили мне из Парижа десятого и сказали, что отменили концерт, который намечен в Лондоне на 22-е. Я прекрасно понимаю, что концерт отменен только из-за плохого настроения Марии, ее капризов. Джузеппе привык строить планы и принимать решения сам, а теперь, оказывается, должен во многих случаях считаться с ней. Это его шокирует.
Вернувшись в Милан, я заметила, что она вся встревоженная, нервная и неуверенная в себе. Он тоже озабочен, задумчив.
Они работают все интенсивнее, Джузеппе иногда даже резок с ней. Мария выходит после занятий совсем измученная. Делаю все, что могу, пытаясь успокоить ее, развеять тяжелые мысли.
- Мария, отчего бы тебе не послать все это к черту? - спрашиваю ее.
- Нет, я должна идти вперед ради самой себя, чтобы взять реванш! - сердито кричит она в ответ.

Милан, октябрь 1973. Мария вернулась с нами в Милан, подготовиться к записи пластинки с любовными дуэтами для фирмы "Филипс".
Голос ее действительно стал звучать намного лучше. Снова заработало дыхание, выразительнее сделались фразы и общая фразировка, и ее очень вдохновляла мысль сделать что-то серьезное вместе с Джузеппе.
Каждый день репетируют с пианистом. Они проходят дуэты, начинают утром и кончают затемно. Поют, записывают и слушают. Один наш американский друг Дев Дейн, любитель оперы, который часто бывает у нас, фиксирует все, что они поют. Он знаток, специалист по записи. Аппаратуры у нас в доме достаточно, и все идет как нельзя лучше.
К счастью, наша квартира на виа Оменони расположена в старинном, отлично построенном здании с очень высокими потолками и толстыми стенами. Вокруг дома находятся разные фирмы и профессиональные студии, и никто не мешает друг другу. После пяти, когда все расходятся, Мария и Джузеппе поют до самого вечера. С балкона видно, как на площади Бельджойозо останавливаются послушать кучки прохожих.
Мария трудится упорно, внимательно прослушивает все записи. Она сама и критик, и судья каждого слова, каждой фразы.

Мюнхен, октябрь 1973. Следующие концерты также прошли хорошо. Бесконечные переезды.
Начинаю замечать, что мое присутствие раздражает Марию. Еще вижу, что отношения между ней и Джузеппе сделались напряженными, обостренными. Она жалуется, что он специально поет все громче и громче, чтобы закрыть ее голос. Смешно слушать, хотя бы потому, что голос Ди Стефано уже не такой, как прежде. Ему тоже уже не тридцать, и все больше приходится стараться, чтобы выдержать дыхание. Голос еще крепкий и здоровый, к счастью, его продолжают записывать на пластинки. Несомненно, он еще очень хороший певец, но годы ушли. Как же она могла даже на миг допустить, что Джузеппе хочет "закрыть" ее, после стольких занятий с ней и такой любви, какую вложил в работу, стараясь помочь ей? Это противоречило бы даже его собственным интересам. Любой имеющий хоть каплю здравого смысла, понимает это. Если Мария снова поет, и поет замечательно, то это заслуга моего мужа, поверившего в нее и в возможность вернуться на сцену.

Милан, ноябрь 1973. Мария звонит Джузеппе из Парижа и просит его немедленно, ближайшим рейсом прилететь к ней. Она хочет познакомить его с Аристотелем Онассисом, который в эти дни находится там.
Думаю, у нее точно выработанная тактика. Готова поклясться, она хочет заставить ревновать своего бывшего любовника, показав ему, что живет не одна, что у нее есть партнер, пусть только по сцене, красивый, моложе него, знаменитый. Возможно, я говорю глупости. Но никто не переубедит меня, что цель этого приглашения именно в том, чтобы показать моего мужа Онассису.
Они позвонили из Парижа. Мария сказала, что они завтракают вместе с Джузеппе и Айри, и передала трубку Онассису.
Поначалу поговорили о том, о сем, потом он сказал, что познакомился на Капри с моей сестрой, поделился впечатлениями о песнях, которые она пела, когда они вместе с друзьями были в ресторане, как поехали в магазин "Кампанина", принадлежащий Альберто и Лине Федерико, посмотреть на прекрасные драгоценности, которые создают эти знаменитые ювелиры, и вдруг спросил:
- Что скажешь о Марии?

Милан, декабрь 1973. Триумфальные гастроли по Европе продолжаются. Из Парижа, где они выступают в "Опере", Джузеппе всегда звонит мне из квартиры Марии.
Я остаюсь в Милане. Луизе необходима моя помощь. Но если б даже и не нужна была, я все равно осталась бы дома, потому что никто не зовет меня приехать.

Милан, январь 1974. Джузеппе и Мария в Милане, где они выступили с концертом в Институте опухолей. Мы все были там. Луиза сидела в первом ряду вместе с профессором Веронези, который так много для нее сделал, и профессором Бонадонна, что ведет ее химиотерапию. Зал был заполнен больными. Многие были в париках. Луиза отважно демонстрирует свою выбритую голову. Хотя у нее много париков, она почти никогда не надевает их. Ее личико, все более осунувшееся с огромными кругами под глазами, освещается радостью, когда она видит, как публика по-прежнему любит ее папу и аплодирует ему.

11 февраля. Концерт в Филадельфии. Два лимузина ожидают нас у входа в гостиницу. Джузеппе и Мария вошли в первый, и один их них сел рядом с водителем. Второй лимузин был предназначен для меня, горничной и тетушки Лиз.
Я несколько расстроилась.
Он просто не хочет, чтобы я ехала рядом. Меня поражает, как Джузеппе уступает ей.

13-го ужинаем в "Парк Лейн", в гостях у доктора Лантзуниса, крестного отца Марии. Между нами сразу же установилось взаимопонимание. На этот раз она держалась очень приветливо со мной. Не потому ли, что там был Лантзуинс?

Телефон в номере Марии, казалось, обезумел. Звонили из офиса Сола Юрока, а директор "Карнеги Холл" и импресарио Горлинский поспешили в гостиницу вместе с сотрудниками Юрока. Хотели убедиться, в каком состоянии Мария, и посмотреть, нельзя ли спасти концерт. Потом приехали и мои родители. Они слышали по телевидению, что концерт отменяется из-за болезни Каллас. Как многие нью-йоркцы, они тоже собирались к 7 часам в театр.
Когда уже поздно вечером мы вернулись в наш номер, Джузеппе был совершенно вымотан. Он сел на постель и стал рассказывать. Накануне ночью, прежде чем спуститься в наш номер, он посоветовал ей не волноваться, заверил, что все пройдет хорошо. Вместо ответа Мария покровительственно похлопала его по плечу, и сказала:
- Не волнуйся, Джузеппе. Я все время буду рядом и помогу тебе.

Нью-Йорк, март 1974. У Джузеппе поднялась температура, и он уснул в своей спальне, а я сидела в гостиной, пытаясь что-то читать. Но никак не могла сосредоточиться. Слишком много мыслей путалось в голове. Я устала от всей этой истории с Каллас, в последнее время ситуация стала ужасно трудной, изнурительной, нередко просто скучной. Да, именно скучной.
Люди наверняка не поймут, что значит ежедневно общаться с двумя колоссами оперного театра. Я не в силах больше выносить Каллас и Ди Стефано.
Я отложила книгу, закрыла глаза и попыталась все забыть. Как бы хотелось вернуться в прошлое, в то время, когда в нашу жизнь еще не вошла Каллас.
Я думала: Джузеппе всегда был хорошим, великодушным товарищем, другом, мужем и отцом. Не без недостатков, естественно. Разного рода флирт и похождения у него были, но не так уж много. Единственное, что омрачало нашу жизнь, - болезнь Луизы. Но мы продолжаем надеяться на лучшее, и все любим друг друга. Джузеппе уже за пятьдесят, но он все тот же box office attraction (имя, делающее кассовые сборы). Он еще прочно сидит в седле, как обычно говорят о таких людях.
Смотрю на часы. Ладно, пусть отдыхает. Ему это действительно необходимо.

Нью-Йорк, 5 марта. На концерт в Чикаго Джузеппе поехал один. На этот раз нездоровой оказалась она.
Когда муж вернулся из Чикаго, мы переехали в отель "Элиссе". Сегодня вечером все наконец ожидают концерт в "Карнеги Холл", который был отменен 17 февраля из-за передозировки "Мандракса".
Наши отношения с Джузеппе, как всегда, спокойные и теплые. Даже если меня начинают терзать бесконечные сомнения, я чувствую, что должна быть рядом с ним, потому что сейчас он как никогда нуждается во мне.
Приходит ужасно плохое известие. Сегодня утром внезапно скончался Сол Юрок.
Концерт, тем не менее состоится, хотя у Джузеппе еще не прошел бронхит. Да на этом концерте в "Карнеги Холл" просто какое-то заклятье!

Милан, март. Я дома. Наконец-то чувствую себя хозяйкой своего дома. Счастлива, что вырвалась из этой борьбы.
Хватит, устала. У меня есть дети. Не хочу больше слышать никаких разговоров о концертах, тенорах и сопрано.
Джузеппе звонит мне каждый вечер.
Ощущаю сильное нервное перенапряжение.
Луиза сдала экзамен по владению языками. Хочет поработать гидом на Миланской ярмарке.
Вхожу в ее комнату. На письменном столе лежит лист бумаги, исписанный ее рукой. Вижу начало: "Мой дорогой папа…". Дата - 9 марта 1974, то есть на другой день после моего возвращения.
Уверена, что не должна была делать этого, но пользуюсь отсутствием дочери и все же читаю, что она пишет отцу. Знаю, она обожает его. Рада, что у нее сохранилась эта прекрасная привычка посылать ему свои славные записки. Но вижу, на этот раз письмо совсем иного рода. Тайком переписываю его. Оно не нуждается в комментариях. И я не жалею, что прочитала его.