Джузеппе рассказал по телефону, что Лоуренс Келли, директор "Dallas Civic Opera", посвятил этот спектакль покойному президенту, помня его преклонение перед культурой и искусством. Преподобный Прайс из пресвиторианской церкви прочитал проповедь и предложил почтить память Кеннеди минутой молчания. Маэстро Никола Решиньо продирижировал "Арией" из Сюиты № 3 Баха, прежде чем начался спектакль.
"Даллас Тайм Геральд" написал, что в фойе царила атмосфера печали, но Антониетта Стелла и Джузеппе Ди Стефано пели изумительно и заслужили множество аплодисментов.
Интересная деталь. Джузеппе обратил мое внимание на то, что существуют две редакции "Бал-маскарада". В первой действие происходит в Швеции, где короля убивают, в другой - в Бостоне, штат Массачусетс, где губернатор тоже погибает в результате заговора. Именно эта редакция и шла в Америке 23 ноября. Президент Кеннеди тоже был из штата Массачусетс. Отчего эта опера продолжает волновать меня?

Получаем от публики письма с волнующими выражениями любви и солидарности. Отнять у миланцев "Джузеппе" - ведь это же просто безобразие. Мой муж перестарался, и в театре все слишком любят его, а теперь он виноват и в этом. Между тем, щедрость его поразительна. Однажды в Рождество он специально заказал в кондитерской "Маркези" на Корсо Маджента семьсот panettoni для хора, оркестра, балета, статистов и машинистов. И на всех - один за другим - оставил автограф.
Он не раз проявлял подобную щедрость. И в "Метрополитен" он однажды пригласил более ста человек на итальянский ужин в ресторан "Мамма Леона", где, неутомимый, как всегда, даже после спектакля, пел неаполитанские песни.
Неужели в "Ла Скала" находится кто-то, кому Джузеппе мешает?

Осень 1966. В Германии Джузеппе начал с большим успехом петь в оперетте. Этот жанр ему нравится и полностью отвечает его возможностям. Поет на немецком и без всякого труда потому что ухо всегда позволяло ему легко осваивать языки. Он очень свободно изъясняется по-английски, по-французски, по-испански. С поразительной легкостью может петь Фауста, "Манон", "Миньон", "Кармен" и Вертера и на итальянском, и французском. О Боже, конечно же, иногда не все проходит гладко. Например, на своем дебюте в "Метрополитен" в "Манон" Массне (это его "боевой конек"), в опере, которую он всегда пел на французском, знаменитая ария: "Ah fuyez douce image" вдруг прозвучала на красивейшем итальянском, как всегда, ясно и отчетливо: "Ah, dispar vision".
У меня екнуло сердце, а он как ни в чем не бывало продолжал по-французски.

Берлин, январь 1967. На Рождество Джузеппе захотел собрать всю семью в Берлине. Мы провели здесь все праздники. Это был самый бурный Новый год в моей жизни. Немцы любят шутить еще больше неаполитанцев. Они веселились до самого рассвета, мешая нам заснуть.
Берлинские зимы однако ужасны. Боже милостивый, как тут холодно. Уже выучила всю партию Джузеппе на немецком языке. После стольких ежевечерних спектаклей я думала, мне все ужасно надоест, но я все больше развлекаюсь.
Как я и опасалась, эти перегрузки совершенно лишили Джузеппе сил. Он подхватил простуду, она пошла в бронхи. Грудь вся заложена, сильный, сухой кашель.
Все подают советы. Как лечебное средство Джузеппе больше всего понравился Kartoffeln. Надо отварить побольше картошки, сразу же очень горячую пересыпать в наволочку и положить, как припарку, на грудь. В гостинице Джузеппе лежал на диване, доставал одну за другой эти картофелины, тщательно очищал, посыпал солью - она была под рукой, и отправлял в рот.

Тут мои размышления о выборе Марии становятся резко критическими. В миланской "Ла Скала" стала популярной шутка о том, что в театре было два периода - до К (до Callas) и после К (после Callas). Звучит парадоксально, но тем не менее, это на самом деле так. Талант Марии Каллас преобразил оперный театр - искусство умирающее, в нечто актуальное, доступное всем, живое, способное опять вызвать восторги фанатов и интерес новых поколений, родившихся после второй мировой войны.
Мария Каллас была в состоянии - причем скорее своей харизмой, нежели голосом, превратить оперный театр в легенду. Потому что она сама стала легендой. Писали, что ее появление на оперной сцене подобно чуду, благословением Божьим. Более того, после того, как она стала звездой номер один в мировой опере, ее слава вовлекла в общение с этим видом искусства представителей всех слоев современного общества. Я вижу таких известных людей, как например, Уинстон Черчилль, который склоняется перед ней, как перед королевой, вижу скромных безвестных любителей, спешащих при ее появлении хотя бы взглянуть на нее, как на живого кумира. Имя певицы чарует и таких интеллектуалов, как Висконти и Пазолини, а также обыкновенных читателей газет и журналов.

Рим. Мальчикам трудно адаптироваться в Риме, они сожалеют о Милане и своих друзьях. Школы тут не Бог весть что, и дети чувствуют себя не совсем в своей тарелке. И обслуживающий персонал оставляет желать лучшего, так что мы все больше убеждаемся, что этот переезд был большой ошибкой.
Джузеппе не находит себе места и все чаще ездит в Милан. Мне тоже здесь не по себе. Я привыкла к американским ритмам жизни и нахожу, что Милан к ним ближе, а Рим совсем не похож в этом смысле. Здесь не знают, что такое пунктуальность, запросто могут не придти на условленную встречу. Ну, совсем никуда не годится.
Мы живем тут всего восемь месяцев, но уже решили вернуться в Милан. К счастью, в мой Милан.

Милан, 1971. Освободились другие помещения на третьем этаже дома. Наконец-то дети могут вернуться к нам.
Флория подрастает. Она брюнетка, в отличие от Луизы, и похожа на меня, а глаза, как у отца, светло-карие, с золотыми крапинками, брови черные-черные. Вижу, что у нее с отцом и характер одинаковый - открытый, общительный, решительный, и тоже любит свободу.
Джузеппе-младший увлекся политикой. Дает вовлечь себя во все антикоммунистические затеи. По ночам развешивает плакаты. На днях кто-то позвонил вечером и сообщил, что он в баре на площади Диаз и совсем пьян. Пиппетто пьян? Не может быть, он же пьет только кока-колу.
Мой муж тотчас помчался туда и увидел, как сына в шоковом состоянии отправляют в больницу. Какое там пьян! Избит цепями, когда развешивал плакаты вместе с приятелем, которому досталось еще больше - он в тяжелейшем состоянии, выбиты все зубы и изрезаны губы. Пиппетто вбежал в какой-то подъезд, упал и пытался руками прикрыться. Ему повредили руку.
Мы с Джузеппе решили отправить его в Америку к деду. Может быть, остынет от кипучих волнений.

Вижу, что Джузеппе отвергает даже мысль о болезни Луизы. Наблюдаю за ним. Он пытается отстранить от своей жизни жестокую судьбу собственной дочери. Эта трагедия не должна коснуться его. Это путь неверный. Он отказывается говорить со мной обо всем этом. Иной раз мне даже кажется, что у него просто нет желания страдать. Он ранен, но скрывает свою боль под маской непринужденности.
И Луиза, похоже, вторит отцу. Мужества у нее хоть отбавляй. Если не считать лечения, которое ставит всех нас перед жестокой реальностью, жизнь кажется ей такой же, как и прежде. Она с головой ушла в занятия, а также в развлечения, какие только позволяет болезнь. Иногда кажется, что в наш в дом вовсе и не входила никакая беда.
Джузеппе хочет, чтобы я поехала с ним в Америку. Луиза согласна. Ее болезнь под контролем. Она как будто бы отступает. Но мне ведь сказали, что уже ничего нельзя сделать? Может быть, мои молитвы сотворили чудо?
Итак, еду.

Нью-Йорк, март 1972. Джузеппе занят в концерте в "Карнеги Холл" с Личией Альбанезе и в Богеме и в Ньюарке и Трентоне, в Ньюджерси.
Нам сказали, что Каллас здесь. Дает мастер-классы в Джульярдской консерватории в Нью-Йорке и сама занимается вокалом. Нам хотелось бы опять увидеть ее и посмотреть, как проходят эти уроки. Знаем, что сама она занимается с педагогом Альбертой Мазиелло. Эти занятия ей вдвойне необходимы - и потому, что она действительно в них нуждается для восстановления голоса и дыхания, и еще потому, что это все же какое-то занятие, благодаря которому она чувствует себя менее одинокой. Говорят, Каллас ужасно страдает от одиночества.
Мы решили навестить ее. Но Джузеппе говорит, что сначала пошлет ей цветы в отель "Плаза", где она живет.
Каллас позвонила Джузеппе, чтобы поблагодарить за цветы, и сказала ему, что была бы рада повидать его. И вот этот самый прославленный оперный дуэт пятидесятых годов снова встретится, спустя годы. Последний спектакль, в каком они пели вместе, Бал-маскарад в "Ла Скала", в декабре 1957 года. Теперь Мария Каллас снова стала заниматься. Мастер-класс, который она ведет, проходит в театре, в зале, переполненном любопытными и почитателями "великой Каллас", но она ничего не может продемонстрировать своим ученикам, когда голос ее не в порядке.

1972. Когда несколько лет назад Джузеппе проводил очень успешные гастроли в Японии и Корее, то получил там весьма заманчивое предложение: концерт с какой-нибудь знаменитой сопрано. Ему посоветовали пригласить Тебальди или Анну Моффо. О Марии Каллас никто даже не упомянул, так как она уже давно не пела на сцене.
Две "звезды" - Тебальди и Моффо - выслушав предложение, не согласились на joint recital. Так что подобная идея была на какое-то время отложена.
А сейчас Джузеппе как-то завел разговор на эту тему и спросил Марию, не хочет ли она позаниматься как следует и стать его партнершей. Глаза у нее загорелись, и она надолго задумалась. Наверное, скажет, что есть смысл попробовать. Возможно, думает о будущем, пусть не ближайшем, о том, что нужно вновь обрести форму, много заниматься и вернуть прежний голос.
- Почему бы не попытаться? - ответила она.