17 апреля 1950 года, вскоре после исполнения Фальстафа, Тосканини уехал с оркестром Эн-Би-Си в большое гастрольное турне по Соединенным Штатам. Эн-Би-Си представило ему специальный поезд - для музыкантов, инструментов и всего прочего. Турне длилось шесть недель, и концерты всюду проходили с триумфальным успехом. Я проводил маэстро на Пенсильванский вокзал, и он сказал мне на прощанье:
- Приходи ко мне, когда вернусь, я хочу поговорить с тобой кое о чем. И занимайся, повторяй Фальстафа. У меня есть одна идея, потом скажу...

Когда через полтора месяца мы встретились с маэстро в Нью-Йорке, он пригласил меня с женой в Ривердейл. Маэстро был настолько доволен результатами поездки, что захотел торжественно отметить это событие большим приемом и пригласил к себе на виллу весь оркестр. 

Он сказал гостям, что скоро уедет в Италию и хочет воспользоваться случаем, чтобы попрощаться со всеми. Со мной он тоже о многом говорил и, в частности, сказал, что хочет исполнить Фальстафа в Буссето. Я сидел рядом с ним на диване и видел, что маэстро очень забавляло, как музыканты толпились у столов, где было множество разных яств, набрасываясь на всю эту благодать.

В октябре этого же года я находился в Сан-Франциско, где был занят в оперном театре "Вор Мемориал опера-хауз", основанном маэстро Гаэтано Мерола. Я уже спел "Отелло" с Рамоном Винаем и готовил "Травиату" с маэстро Фаусто Клева. 

Отличный дирижер, Клева не хотел, чтобы я брал соль-бемоль, как это принято, в дуэте Жермона и Виолетты. Однажды на оркестровой репетиции, услышав, что я тоже по традиции добавляю эту ноту, он сказал мне:
- Послушай, Вальденго, ведь Тосканини не позволил бы тебе этого!
Я ничего не ответил, но больше не брал соль-бемоль. Однако маэстро Мерола, директор театра, побывав на очередной репетиции, пригласил меня к себе в кабинет и сказал:
- Дорогой Вальденго, я неплохо плачу вам. Почему же вы не берете соль-бемоль во II акте? Будьте любезны петь эту ноту, как того требует давно установившаяся традиция.

1952 год был очень плодотворным для меня. Я смог продолжить свои выступления в "Метрополитен-опера", а потом в Цинциннати и в Сан-Франциско.

Возвращаясь в Нью-Йорк, я каждый раз звонил маэстро, и тот сразу же приглашал к себе. В этот год он прошел со мной все самые важные партии моего репертуара и никогда не забывал повторить самые яркие эпизоды из "Фальстафа".

Когда мне доводилось исполнять в разных театрах оперы, которые меня научил петь Тосканини, дирижеры всегда хвалили мое исполнение и спрашивали, с кем я готовил партии.
- С Тосканини, - отвечал я, и все умолкали. Маэстро Фриц Буш однажды сказал мне:
- Дорогой Вальденго, когда поете вы, чувствуется рука Тосканини.

В 1953 году, когда закончился мой контракт с "Метрополитен", я вернулся в Италию и в сентябре отправился навестить маэстро на остров Сан Джованни на Лаго Маджоре - очаровательное место, куда он уехал отдохнуть в поисках тишины и покоя.

Вальтер Тосканини приказал лодочникам никого не перевозить на остров. Маэстро хотел жить в уединении. И мне тоже никакими силами не удавалось уговорить лодочника переправить меня на этот островок. Я обещал ему щедрое вознаграждение. Нет, он и слышать ничего не хотел!

Я вновь увиделся с маэстро в Нью-Йорке зимой 1953 года. Вальтер Тосканини часто присылал мне билеты на концерты, которыми маэстро дирижировал в Карнеги Холл.

Студия "8Н" была превращена в телевизионную студию, и маэстро, хоть и неохотно, вынужден был согласиться с переменой. Он любил эту студию и сказал мне как-то раз об этом, когда я зашел к нему в уборную в Карнеги Холл:
- Видишь, дорогой мой? Меня переселили сюда. Что поделаешь, все постепенно меняется. Однако там я себя чувствовал почти как у себя дома.

Из разговоров в Нью-Йорке я убедился, что мысль о Фальстафе неотступно преследовала его, и когда вокруг не было никого из близких, он спрашивал меня:
- Не забываешь, дорогой мой, Фальстафа? Повторяешь партию?

В моих дневниках того времени, когда я работал с Тосканини, я нахожу эпизоды, характеризующие маэстро не только как одного из самых великих и несравненных интерпретаторов, но и как человека большой природной скромности и благородства.

В дневниковых записях сохранены мысли, высказывания, мнения маэстро, собранные мною во время многочисленных бесед с ним. Некоторые из них я привожу здесь, стараясь передать по возможности точно слова самого маэстро. Они, несомненно, представляют ценность для молодежи, которая собирается петь в опере.

В 1929 году Тосканини стал художественным руководителем Нью-Йоркского симфонического оркестра и довел его до такого совершенства, что он был признан лучшим в мире.

Европейское турне, начатое в мае 1930 года в Париже и продолженное затем во многих столицах мира, прошло с триумфальным успехом. Повсюду звучали восторженные отзывы, всюду повторялось, что оркестр Нью-йоркской филармонии - лучший оркестр в мире, а Тосканини - лучший дирижер.

Потом Тосканини долгие годы работал в Эн-Би-Си, в 1940 году отправился на гастроли в Южную Америку, где выступил с шестнадцатью концертами, а в 1950 году сразу после исполнения Фальстафа в Нью-Йорке в Эн-Би-Си уехал с этим оркестром в гастрольное турне по США.

В Тель-Авиве, в Израильской опере прошла премьера сезона - опера Верди "Дон Карлос". Не только первая премьера сезона, но и первое исполнение "Дон Карло" на территории государства Израиль за всю его историю...
Как всегда, в интернациональный состав вошли солисты разных стран, а собственно постановка была взята напрокат в Валлонской опере города Льежа.

Итак, Израильская опера… Это - звонки мобильных телефонов даже в третьем акте оперы; это шорох конфетных обёрток и характерный шум фольги от шоколада во время действия.
Ещё у израильской публики есть одна характерная черта: кресла там сделаны (видимо, дл увеличения посадочных мест и выручки) сплошь слева направо, без единого прохода - ни по центру, ни по флангам. Так вот, израильские операманы пробираются к своим креслам, повернувшись к сидящим в этом ряду своим задом. Если задом не поворачиваются - значит, выходцы из России…

Освободившись от всего этого смертоносного для театра груза, "Ла Скала" снова стал ведущим театром Италии, и в нем появились оперные спектакли в таком превосходном исполнении, что послушать их приезжали любители музыки со всех концов мира.

- Какие это были годы! - вспоминал маэстро. - Самые прекрасные в моей жизни! Создавать спектакли, придавать благородство и красоту исполнению помогала теплая и уютная атмосфера большого зала. Блеск люстр, сияние позолоты, гармоничное сочетание красок обивки из шелка и бархата, дамы в прекрасных вечерних туалетах, переливы драгоценностей на белизне декольте, мужчины во фраках, офицеры в парадной форме. Какая великолепная рама! А теперь, - продолжал маэстро, - поговаривают об исполнении опер под открытым небом. Это нонсенс! Под открытым небом надо играть в футбол!