Без сомнения, подобная «свобода» — слишком дорогая расплата за все ограничительные правила, установленные сонмом ортодоксов. Все это позволяет нам понять, почему к додекафонной технике сильнее прочих устремились только те из молодых, у которых дар творческого воображения имелся в меньшей мере, чем у остальных. Кроме того, недопустимо забывать, что слушатель воспринимает музыку по вертикали и что любые самые изобретательные, сложные контрапунктические комбинации теряют всякий смысл и превращаются в элементарные фокусы, если в них нарушена логика определенных закономерностей.

Меня всегда удивляло, что Каварадосси знает о потайном ходе из капеллы семьи Аттаванти, которым он пробирается к своему дому. Подозреваю, что наш художник скрывает то, о чем нам шепчет на ухо Сарду. Мы уже знаем: Каварадосси покривил душой, когда сказал Тоске, объясняя сходство изображенной на картине Магдалины с маркизой Аттаванти: "Ее я видел здесь на днях случайно..." Ведь болтливый Ризничий упомянул в разговоре с художником о женщине, "что к нам в субботу к вечерне явилась, долго вот здесь молилась...".

Ризничий - живой, прекрасно вылепленный образ. Изо дня в день он выполняет одну и ту же работу, поддерживая в церкви чистоту и порядок. Он постоянно ворчит. Его неудовольствие вызывают церковные колонны, неприкрытая дверь, потухшие свечи. Он разговаривает сам с собой, обращается к мадонне и святым. Вспоминая художника, Ризничий ополчается на вольтерьянцев, достается от него и нарядным женщинам, дерзнувшим соперничать с мадонной, хотя они только с виду так обворожительны.

Если на сцене изображаются казаки, — а они играют большую роль в опере, — то их появление на сцене ни в музыке, ни в пении не отмечается ничем характерным для казаков, их песен и музыки. То же самое относится и к горским народам. Если по ходу действия исполняется лезгинка, то мелодия ее ничем не напоминает известные популярные мелодии лезгинки. В погоне за оригинальностью автор дал свою музыку лезгинки, маловразумительную, скучную, гораздо менее содержательную и красивую, чем обычная народная музыка лезгинки.

Претензия на оригинальность пронизывает всю партитуру оперы. Музыка действует на зрителя, я бы сказал, ошарашивающе. Отдельные строфы и сцены элегического или полумелодийного характера или претендующие на мелодичность внезапно прерываются шумом и криком в два форте, тогда музыка начинает напоминать шум на строительной площадке в момент, когда работают экскаваторы, камнедробилки и бетономешалки. Эти шумы, чуждые нормальному человеческому слуху, дезорганизуют слушателя.

Года два-три назад один журнал провел опрос. Примерно двум десяткам композиторов из числа современников Мессиана было предложено ответить, действительно ли он талантлив. Это мне напоминает о том, что происходило лет тридцать назад в зале Гаво, когда целый синклит авторитетов занимался там выяснением отношения публики к некоему молодому композитору, знакомому мне до мельчайших подробностей...

Лишь один из защитников этого молодого человека дерзнул связать его имя с бетховенским, и тотчас же вся клика критиков едва не растерзала по ошибке на клочки какого-то несчастливца, который первым подвернулся ей под руку. А кому-то другому милостиво посоветовали отправиться подальше лет на десять, чтобы созреть под сенью пальм.

Каварадосси дал меткую характеристику этому честолюбивому карьеристу: "Святоша, что под маской лицемерною предается исступленному разврату..." Неудивительно, что зловещая фигура барона заставила трепетать не только Рим, но также, несомненно, Остию и Чивитавеккью. Если обратиться к менее отдаленным от нас временам, то такой человек, как Скарпиа, вполне мог оказаться среди тех, кто предстал в качестве обвиняемых на Нюрнбергском процессе.

Уверовавший в собственную непогрешимость, обладающий безграничной властью, этот респектабельный мужчина - элегантный садист, который находит удовольствие в том, чтобы пощекотать себе нервы. В знаменитой сцене молебна дано исчерпывающее описание изувера; с легкостью необыкновенной барон переходит от героической патетики к религиозной экзальтации, когда театрально бьет себя кулаком в грудь, прилюдно разыгрывая покаяние.

Комитет по делам искусств, eго руководитель тов. Храпченко несет главную ответственность за это дело. Он всячески рекламировал оперу «Великая дружба». Мало того: не будучи еще просмотренной и одобренной общественностью, опера уже была пущена в ход в ряде городов — в Свердловске, Риге, Ленинграде. Только в московском Большом театре на ее постановку было затрачено, как утверждает Комитет, 600 тысяч рублей.

 Это означает, что Комитет по делам искусств, выдав плохую оперу за хорошую, не только оказался несостоятельным в деле руководства искусством, но и проявил безответственность, введя государство в большие неоправданные затраты средств.

Тот факт, что ЦК проводит второе совещание по опере Мурадели, показывает, какое значение придается этому вопросу. На первом совещании, где присутствовали в основном работники Большого театра, тов. Мурадели после критики объяснял свою неудачу также рядом общих причин.
Тов. Мурадели, очевидно, здесь сам выступит, но я бы хотел напомнить некоторые положения из его речи, поскольку они имеют прямое отношение к поставленному вопросу. Тов. Мурадели говорил, что он понимает требования, которые предъявляют партия и народ к советской опере.

Б. Г. Среди современного Мессиану поколения он далеко, однако, не единственный из крупных композиторов. Кроме него, есть еще многие: Дюрюфле, Дютийе,Галлуа-Монбрюн, Лесюр, Жоливе, Бодрие, Ландовски, Жан Франсе, Ривье...

А.О. В скромной по размерам книге, где все сосредоточено вокруг проблемы композиторского мастерства, вряд ли может идти речь о многочисленных композиторах того поколения, которое последовало за нашим, и еще менее возможно здесь анализировать их сочинения. И все же не могу отказать себе в удовольствии упомянуть о присущей Андре Жоливе грубоватой терпкости, которая, однако, прекрасно уживается у него с нежностью, а также о силе подлинного драматизма, проявленной Марселем Ландовски в «Иоанне Грозном» и в его произведении «Смех Нильса Хавериуса». Единодушное одобрение и критики и публики справедливо заслужил Реквием Дюрюфле.

Тоска просит выдать ей и Марио пропуск, позволяющий им беспрепятственно покинуть Рим, и Пуччини ставит dolce на реплике барона: "Угодно вам уехать?" На какое-то мгновение тщеславный Скарпиа почувствовал себя уязвленным, его самолюбие задето явным безразличием к нему Флории (начальник полиции действительно вызывает у нее только отвращение). Но ирония возвращается к нему, и барон галантно произносит: "Исполню волю вашу". В конце концов он ведь и не рассчитывает завоевать ее любовь, Скарпиа надеется удовлетворить только свою прихоть, поэтому уверенность в успехе возвращается к нему.

С пропуском в руках - пожалуй, впервые оказавшись беззащитным - он бросается к ней, раскрыв объятия, и этот порыв приводит к концу его неправедную жизнь.

Опасность такого направления в советской музыке ясна. Левацкое уродство в опере растет из того же источника, что и левацкое уродство в живописи, в поэзии, в педагогике, в науке. Мелкобуржуазное «новаторство» ведет к отрыву от подлинного искусства, от подлинной науки, от подлинной литературы.

Автору «Леди Макбет Мценского уезда» пришлось заимствовать у джаза его нервозную, судорожную, припадочную музыку, чтобы придать «страсть» своим героям».

Еще несколько выдержек из статьи: «В то время как наша критика — в том числе и музыкальная — клянется именем социалистического реализма, сцена преподносит нам в творении Шостаковича грубейший натурализм... И все это грубо, примитивно, вульгарно...

Перечитаем еще раз то, что справедливо отмечал Стравинский в своей «Музыкальной поэтике»:

«Пропаганда музыки всеми возможными средствами — вещь сама по себе превосходная. Но распространять это искусство наспех, без соответствующих мер предосторожности, предлагать его вниманию широкой публики, не подготовленной иной раз к его пониманию, — это значит питать данную публику пищей абсолютно несъедобной. Прошли те времена, когда Иоганн Себастьян Бах радостно пускался в длительное путешествие пешком, для того чтобы услышать игру Букстехуде. В наши дни радио поставляет нам музыку на дом в любой час дня и ночи и освобождает слушателя от всех хлопот, кроме необходимости нажать определенную кнопку. Однако невозможно достичь понимания музыки и нельзя его совершенствовать без соответствующих упражнений. Здесь, как и в любой другой области, бездеятельность ведет к окостенению, к атрофии способностей.