Метрополитен Опера предложила нового "Фауста"

"Фауст" Шарля Гуно - опера, богатая прекрасными мелодиями, однако не очень глубокая в эмоциональном и психологическом отношении - и новая продукция Мет лишь очень хорошо подчёркивает всё вышесказанное.

В новой постановке Андрея Сербана много - очень много! - всего, что может "радовать глаз". Возможно, режиссёр ставил себе целью отвлечь зрителей от того факта, что эпическую поэму Гёте, чересчур упрощённую и опошленную в версии Гуно, сегодня трудно принять всерьёз? По крайней мере, весь смысл постановки в пересказе Сербана выглядит примерно так: парень встречает дьявола, тот помогает парню соблазнить девушку, девушка беременеет и сходит с ума, парня утаскивают в преисподнюю, девушка раскаивается и попадает на небеса.

Шмыгая носом, Скикки смахивает скупые слезы, смягчается и просит показать ему завещание.
Я считаю, что Скикки не должен равнодушно ждать, пока Лауретта закончит арию и в зале стихнут аплодисменты. Где же тогда действие и ответная реакция на него? Разумеется, не все согласятся со мной. Так, один лондонский критик - фамилии его я называть не буду, поскольку надеюсь, что он кое-что усвоил с той поры, - сурово осудил мою игру за "мелодраматизм", так как превосходное исполнение Элизабет Воан вышибло из меня несколько сентиментальных слез в "Ковент-Гарден"...

Итак, изучив завещание, Скикки наконец понимает, как он должен действовать, но отсылает Лауретту на террасу покормить птиц: ему не хочется, чтобы она участвовала в том, что обещает стать малоприглядным маскарадом.

Значит, на колени не становился? Все было клеветой? Зря обидели Федора Ивановича злые люди? Выходит, так. Но тут же рядом, буквально на соседней странице, Федор Иванович рассказывает другое.

"Из задней двери декорации высыпала, предводительствуемая одной актрисой, густая толпа хористов, с пением "Боже, царя храни" направилась на авансцену и бухнулась на колени. Я ясно почувствовал, что с моей высокой фигурой торчать так нелепо, как чучело впереди хора, стоящего на коленях, я ни секунды больше не могу. А тут как раз стояло кресло Бориса; я быстро присел к ручке кресла на одно колено".

28 апреля 2005 года в Саратовском академическом театре оперы и балета пройдёт премьера оперы С. Прокофьева «Повесть о настоящем человеке». На саратовской сцене она ставится впервые и посвящена 60-летию Победы в Великой Отечественной войне. 
Оперу ставит московский режиссер и сценограф Андрей Сергеев, уже знакомый саратовскому зрителю по «Русалке» и «Тоске».
"Оригинальное воплощение постановки, - говорится в пресс-релизе театра, - заключается в стремлении к ясности и национальной характерности музыки".
Главный дирижер - Народный артист России Юрий Кочнев.

Однако, чувствуя, что настало время вселить в этих людей ужас перед гневом господним, он грубо возвращает родственников Буозо к реальности и предупреждает о наказании, ожидающем всех, если мошенничество обнаружится: им отрубят правую руку и вышлют из Флоренции. И тут Скикки поет превосходную фразу "Прощай, Флоренция...", исполненную такой печали и одновременно столь грозную, что родственники замирают на месте, слушая его. Затем они повторяют эту фразу с ужасом в голосе, который должен быть отчетливо выражен, поскольку позднее именно страх перед наказанием заставит их проявить сдержанность в присутствии нотариуса, хотя завещание, диктуемое плутом Скикки, лишает их права на наследство и все богатства переходят к Скикки.

Милый, всем сочувствующий, со всеми дружный Федя Шаляпин становится особенно занятен, когда чует носом какое-нибудь материальное благо. Все равно, велико ли благо или мало - Федя скачет и играет. Кокетство шантанной девочки он сочетает с мертвой хваткой блатного молодца из темных переулков.
Царь пожаловал Шаляпину золотые часы. Артист нашел, что часы - небогатые.

"Посмотрел я часы и показалось мне, что они недостаточно отражают широту натуры российского государя. Я бы сказал, что эти золотые с розочками часы доставили бы очень большую радость заслуженному швейцару богатого дома".
Шаляпин не постеснялся вернуть часы; потребовал себе подороже.

в мае Израильская Опера покажет мировую премьеру оперы

Через несколько недель в Израильской Опере состоится мировая премьера оперы "Путешествие на край тысячелетия" Йосефа Барданашвили, израильского композитора грузинского происхождения.

В основу оперы лёг одноимённый роман современного израильского писателя, признанного "живым классиком израильской литературы" Авраама Б. Иегошуа, сам же писатель стал и автором либретто. К постановке, приуроченной к двадцатилетнему юбилею Новой Израильской Оперы, привлечены лучшие творческие силы страны.

Венская Штаатсопер анонсировала программу следующего сезона.

Венская Штаатсопер анонсировала детальную программу своего юбилейного - пятидесятого с послевоенного открытия здания - сезона.
Не вполне обычному сезону предшествует и не вполне обычный путь его анонсирования: не только программа и кастинг Венской Штаатсопер несколько идиосинкразические и странные; сама пресс-конференция, проведенная интендантом театра Йоаном Холендером стала исключением из обычного ритуала.

Во время пресс-конференции Холендер подробно остановился на деталях гала-концерта пятого ноября (который отметит 50-ю годовщину открытия восстановленного театра, разрушенного бомбардировками Союзнических войск 12 марта 1945 года), и едва упомянул шесть новых постановок, которые Венская Штаатсопер запланировала в грядущем сезоне.

Изображая Буозо, Скикки начинает с комплиментов в адрес нотариуса, называет его - "нотариус любезный". Он знает, что, льстя Аманти ди Николае, заручается поддержкой нотариуса. Впоследствии тот охотно примет его объяснение: свою подпись Скикки-Буозо не в состоянии поставить якобы из-за паралича. Родственники с преданной грустью в голосе поют: "Бедный Буозо!" - и Аманти бросает на них короткий взгляд поверх очков. (Кстати, очки были изобретены в Пизе в 1295 году, то есть за четыре года до описываемых событий, так что наш нотариус шагал в ногу со временем.)

Приняв печальное объяснение, подкрепленное слабым взмахом руки между створками полога, нотариус призывает свидетелей и спрашивает у них: "Вы убедились?" Ему вновь приходится прибегнуть к помощи своей трости, чтобы вывести Пинеллино и Гуччо из состояния прострации. Затем он принимается нараспев читать преамбулу к завещанию.

"Между хором и С.Н. Дягилевым (антрепренером) возник острый спор. Хор требовал бенефиса, на который по совести (!) не имел права, и Дягилев хору в бенефисе отказал. Хористы решили сделать Дягилеву неприятность, а заодно и мне, так как я не скрывал, что считаю правым в этом конфликте Дягилева, а не хор... И вот приходят и говорят мне, что хористы приписывают весь конфликт мне и ругательски меня ругают. Я взволнованный вышел к хору и говорю:
- Мне, конечно, налгали, что вы меня обвиняете в конфликте и поносили меня скверными словами.
- Нет, правда, - вызывающе нагло отвечает мне впереди стоящий хорист.
Каюсь, я не сдержался и сильным ударом сбил с ног нахала".