Маска и человек#4

Значит, на колени не становился? Все было клеветой? Зря обидели Федора Ивановича злые люди? Выходит, так. Но тут же рядом, буквально на соседней странице, Федор Иванович рассказывает другое.

"Из задней двери декорации высыпала, предводительствуемая одной актрисой, густая толпа хористов, с пением "Боже, царя храни" направилась на авансцену и бухнулась на колени. Я ясно почувствовал, что с моей высокой фигурой торчать так нелепо, как чучело впереди хора, стоящего на коленях, я ни секунды больше не могу. А тут как раз стояло кресло Бориса; я быстро присел к ручке кресла на одно колено".

Значит, все-таки присел? На одно колено? На одно. Почему на одно колено? Потому что признаться, что "присел" на оба колена, Федору Ивановичу было теперь неудобно после долголетнего отрицания этого факта. Сказать, что совсем на колени не становился, Федору Ивановичу сейчас неудобно в среде белогвардейских эмигрантов, принявших Федора Ивановича в свою парижскую среду как своего, как монархиста. Федор Иванович поделил свои колени "напополам". Чтобы и волки сыты и овцы целы. Мудрый человек Федор Иванович!

Публичное подхалимство перед царем вызвало общее возмущение и бойкот Шаляпина революционными кругами. Плеханов вернул подаренный ему Шаляпиным портрет, сделав на нем надпись: "Возвращается за ненадобностью". Даже сравнительно тихий художник Серов написал: "Что это за горе, что даже ты кончаешь карачками. Постыдился бы!"

Шаляпин сам рассказывает об этих подробностях бойкота. "Мелкие это были раны, но они долго в моей душе не заживали". Шаляпин ответил на бойкот тем, что опять покривил душой.

"Под воздействием неутихающей боли я совершил поступок, противоречивший в сущности моему внутреннему чувству: я отказался участвовать в празднествах по случаю трехсотлетнего юбилея дома Романовых. Думаю, что я по совести не имел никаких оснований это делать. Мое чувство вполне позволяло мне петь в торжественном юбилейном спектакле. Я однако уклонился. И поступил я так только потому, что воспоминание о пережитой травле лишило меня спокойствия. Мысль о том, что она может в какой-нибудь форме возобновиться, сделала меня малодушным".

Следовательно, малодушный моральный страх перед революционными кругами толкнул Шаляпина на демонстративный жест против самодержавия? Так, что ли?
Но нет, не беспокойтесь. Дважды покривив душой в ту и в другую сторону, Федор Иванович не забыл покривить душой в третий раз. Протесты - протестами, мораль - моралью, а службишка и начальство - вещи серьезные.

"Я был тогда в Германии и оттуда конфиденциально написал В. А. Теляковскому, что не могу принять участие в юбилейном спектакле, чувствую себя нездоровым. Было так легко признать мое уклонение "саботажем", сделать из этого "организационные выводы" и лишить меня звания солиста его величества. Но Теляковский был истинный джентльмен и представитель "буржуазной" культуры. Об отказе моем он никому не молвил ни слова. Звания солиста меня никто и не думал лишать".

Какая тончайшая деликатность психологии: Шаляпину стыдно перед революционерами за подхалимский поступок, который он совершил случайно или совсем не совершал (скажем, наполовину: одно колено). От стыда он решается сделать поступок противоположный и тоже не соответствующий своему чувству (демонстративный саботаж юбилея Романовых). Директор императорских театров, получив письмо Шаляпина, понимает, что оно является уступкой революционерам. Он этот поступок покрывает, он сохраняет Шаляпина как придворного актера, и уберегает его одновременно от свистков и гнилых яблок, которыми революционная кафедра наградила бы Шаляпина за новую монархическую манифестацию!..