Родриго - богатый молодой венецианец, элегантный и очень застенчивый. Он тайно любит Дездемону, которая даже не догадывается об этом. Будучи наивным юным мечтателем, он легко попадает в сети, расставленные Яго, и становится послушным инструментом в его руках, невольно помогая негодяю плести сеть подлой интриги.

Во время Застольной песни Яго посылает Родриго в толпу, заставляет его разжигать в людях темные страсти, без конца подливая им вино из огромного кувшина. Родриго подчиняется, но действует неловко, скованно; мы видим, что он исполняет приказ без всякого энтузиазма, находясь в полном подчинении у Яго, который все время сбивает его с толку. К концу Застольной, однако, Родриго уже доведен до такого состояния, что вполне готов вступить в "битву"; но тут Яго удерживает его и заставляет кричать во всю силу легких: "Восстанье!" - чтобы увеличить беспорядок и вызвать на сцену Отелло.

Но вернемся к Кассио. Если рассматривать эту роль как роль для comprimario, то тут нужен безусловно роскошный comprimario.
Капитан Венецианской республики, молодой - и внешне, и внутренне, - блестящий победитель, любимец женщин. Ему нравится шутливо обсуждать свои любовные приключения; он элегантен, но не особенно умен. Хороший воин, свято оберегающий свою воинскую честь, он любит выставлять себя напоказ, быть на виду. Кассио вовсе не пьяница, он понимает, что у него для этого не слишком крепкая голова. Но он находится на сцене во время хора "Радости пламя", пьет и радуется вместе со всеми, ловя миг веселья.

И тут я хочу сказать, что эпизод, когда исполняют "Радости пламя", зачастую интерпретируют неверно. На самом деле здесь должен быть фейерверк, который не имеет ничего общего с праздничным костром. Согласно легенде. Марко Поло за несколько веков до описываемых событий завез в Венецию вместе с порохом и технологию фейерверка.

Во время спектакля обнаружилось, что платок исчез; реквизитор был в отчаянии и явился за помощью ко мне. Я смешал белила с клеем, вырезал квадрат из тюлевой занавески, которая висела на окне гримерной, и нарисовал на этой ткани своей смесью соответствующий рисунок. Когда мое изделие подсохло, получился очень красивый театральный платок из "буранских кружев", который прекрасно можно было использовать на сцене.

В третьем акте сила зла, сосредоточенная в Яго, достигает полной мощи. Когда Отелло прячется за колонной и подслушивает, Яго заводит с Кассио веселый, прерываемый смехом, разговор, в котором они обсуждают успехи юноши на любовном фронте, его приключения с последней возлюбленной. Яго с таким искусством выбирает слова и действия, что Отелло, едва слыша вопросы и ответы, оказывается убежденным, что речь идет о Дездемоне. В качестве финального - поистине гениального - штриха Яго просит Кассио показать платок, который тот нашел у себя дома (на самом деле Яго украл платок и подбросил его Кассио).

Конечно, если бы Эмилия предостерегла Дездемону, все течение драмы резко изменилось бы, и мы не дождались бы финальной трагедии. Так что Эмилия должна оставаться трусливой и малодушной. Но она, безусловно, на ступеньку выше, чем Джиованна в "Риголетто", - по крайней мере хоть не берет денег за предательство.

Мне кажется, Эмилия немного старше, чем Яго, непритязательна и не особенно привлекательна. Скорее всего, для нее когда-то большим событием явилось то, что красивый молодой человек женился на ней. Может быть, именно этим частично объясняется ее терпимость по отношению к недостойным проделкам Яго. Впрочем, Эмилия знает слишком много, что дает ей основания по-настоящему бояться мужа.

Отелло по натуре предан и честен и наивно верит в честность окружающих. Каждая мысль, каждый жест Отелло отмечены природной добротой и религиозностью. Во время первого выхода он с победительным видом, преодолев опасности бушующего моря, появляется на сцене и произносит знаменитое "Честь и слава!" - это молитва и благодарность небесам. Затем он спешит к Дездемоне. Его любовь - эго экстаз, но присущая ему чувствительность вливает в любовь чистоту, которая сдерживает страсть и придает ей оттенок невинности.

Когда Отелло возвращается на сцену в гневе из-за вспыхнувшей там ссоры, он действует очень быстро и резко, как и подобает в критических обстоятельствах. Затем, когда все покидают подмостки, он не оборачивается, однако всем существом ощущает приближение своей прекрасной белой богини. Отелло чувствует ее руки на своих плечах и в одной из самых красивых фраз оперы: "Кончился день тревожный" - как бы молит простить его за недавний взрыв ярости.

Ко второму акту Отелло уже изменился - Яго успел влить в его душу первые ядовитые капли. Вначале Отелло еще осторожен и держит себя в руках; затем он становится все более напряженным, нервным и стремительными шагами приближается к кульминации - финальной клятве. Он уже стал жертвой Яго и, заключая с ним адский союз, попадает под власть Яго без всякой надежды на спасение. Человек, который существовал в первом действии, исчез, его былой облик проступает лишь в нескольких, очень кратких эпизодах. Этот человек потерян.

Постыдное поведение Отелло в сцене с венецианским посольством свидетельствует о страшном нервном потрясении - в противном случае его следовало бы арестовать. Однако драма требует своего логического конца, предрешенного и неизбежного. Отелло - жертва слепой магии, сковывающей и ум и сердце. Его словно ведет какая-то ужасная отрицательная сила - вплоть до того момента, когда он убивает Дездемону.

Я начал с Яго и закончу Яго, потому что его личность и его действия окутывают и направляют действия других персонажей в той степени, которую можно считать уникальной среди всех оперных сочинений. Высшая задача, стоящая перед интерпретатором роли Яго, состоит в том, чтобы показать его необычайное коварство публике, умело скрыв при этом от всех персонажей, кроме Эмилии. И, очень прошу вас, играйте без многозначительных взглядов в зал или тайных шепотков из-под руки.

Для того чтобы достичь желаемого эффекта, жизненно необходимо с самого начала отождествить себя с героем. Здесь не должно быть актера, который играет и поет, пусть и с максимальной самоотдачей, здесь должен быть Яго. Вы обязаны наслаждаться своей низостью, изощренностью, успехом ваших козней. Слова и музыка дают вам огромные возможности для того, чтобы показать развитие характера. Создайте образ привлекательного существа, которое ведет всех к гибели, при том что никто не подозревает его в низости. Остальное придет само собой.

Задолго до Верди в комедии решили попробовать свои силы Антонио Сальери и ирландский композитор Майкл Балф. Позже наступил черед немца Отто Николаи с его "Виндзорскими проказницами" - опера имела огромный успех вплоть до появления "Фальстафа" Верди и до сих пор не сходит с репертуара, особенно на своей родине. После Верди тот же сюжет использовал Ралф Воан-Уильяме, написавший "Влюбленного сэра Джона", который снискал некоторый успех на английской сцене.

Верди прекрасно знал, что Фальстаф из "Проказниц" лишь именем соответствует "истинному" Фальстафу. В письме, адресованном Итало Пицци, Верди, в частности, утверждает: "Я не сочиняю opera buffa. Я хочу обрисовать характер. Мой Фальстаф не только персонаж из "Виндзорских насмешниц", где он выведен лишь как шут, над которым потешаются женщины; это также и Фальстаф из обоих "Генрихов".

В беседе с журналистом в 1890 году Верди сказал:
"В течение сорока лет мне хотелось написать комическую оперу, а пятьдесят лет назад я познакомился с "Виндзорскими насмешницами"... Теперь Бойто сочинил для меня комедию, не знающую аналогий. Я забавляюсь сам, перекладывая ее на музыку; каких бы то ни было планов я заранее не строю. Даже не знаю, закончу ли эту оперу вообще".
Из этого простого и ясного утверждения очевидно, что подготовительный период, созревание оперы в душе Верди длились долго. Кроме того, в словах композитора ощущается глубочайшее уважение, которое Верди испытывал по отношению к английскому драматургу на протяжении всей своей жизни.

Вдруг дверь резко отворяется; словно кот, преследуемый псами, в таверну влетает доктор Кайус, изрыгая проклятия и обвинения: он утверждает, что эти два прохвоста, Фальстафовы слуги, обокрали его накануне вечером. Те в свою очередь насмехаются над пострадавшим и посылают его ко всем чертям.

На протяжении этой сцены сэр Джон сохраняет олимпийское спокойствие. Ситуация меняется, когда приходит хозяин таверны и вручает постояльцу длинный перечень неоплаченных напитков и яств. Понимая, что необходимо разыграть спектакль, чтоб избавиться от наскучившей трескотни, сэр Джон встает во весь свой исполинский рост и, великолепно имитируя приступ ярости, гоняет по сцене жуликоватых слуг, вопя, что они его обирают и объедают.