Научная фантастика вместо творческой фантазии

очередной скандал вместо оперы

В Берлинской Штаатсопер прошла премьера "Бориса Годунова" с Рене Папе в заглавной партии. Дирижировал Д. Баренбойм, ставил оперу Д. Черняков. 

То ли новые правители Москвы, то ли новые гангстеры хозяйничают теперь в Новодевичьем монастыре. Лишь несколько золотых барельефов напоминают о минувшем благочестии. Народ спешит по делам, с мобильными телефонами возле уха и пакетами с покупками в руках. Дорогие интерьеры за стеклом, сталью и вращающимся глобусом обозначают сегодняшний центр мировой империи. Чтобы зрителю всё было понятно, светящиеся красные цифры показывают дату: февраль 2012 года.

В таком недалёком будущем, согласно режиссеру Дмитрию Чернякову, должно происходить то, что у Модеста Мусоргского происходило с 1598 до 1605 годы. Подъем и падение царя Бориса Годунова в инсценировке Чернякова поняты, как прототип русского осуществления власти, что без изменений повторяется до нынешнего дня. Как будто время остановилось, и в 2012 году офицер полиции приказывает народу опуститься на колени и молиться за нового царя. Басу Йи Янь (Yi Yang) в этой роли нелегко усладить слух зрителя, и не только из-за людского ропота, но также из-за Даниэля Баренбойма, который всю первую часть оперы играет воодушевленно-грубым звуком, так что баланс складывается вовсе не в пользу пения.

Рене Папе удаётся многое из того, что не удаётся Баренбойму (последний чуть-чуть собрал оркестр ближе к финалу): и до сих пор поражает, с какой неслыханной смелостью Мусоргский воплощает безумие Бориса Годунова. Борис разочаровывается в абсолютной власти Помазанника Божьего, ибо народ не любит его. Он сам пришел к власти путём убийства семилетнего законного престолонаследника. Монах Пимен (Александр Виноградов изображает его благочестивым ревнителем) обнаруживает преступление, затем монах Григорий хочет столкнуть царя и собирает народ под Москвой; тем временем Борис скатывается в безумие. Он умирает, преследуемый мрачными картинами и видениями убиенного Царевича.

У Дмитрия Чернякова ничего этого нет; кажется, что оперу поставил какой-нибудь перуанец или техасец, в жизни не слышавший о России и её великой истории. Без сомнения, Мусоргский интересовался психологией характеров в не меньшей степени, чем трагедией русской империи, и мы это слышим в его музыке. И это восхитительно воплощает Рене Папе в своём пении: он так выстраивает и поёт каждую фразу, как будто бы собственное чувство принадлежит не ему, а какому-то большему, трансцендентному целому.

Режиссура Чернякова так же последовательно оскопляет и другие личности, сводя их к схемам и голым общественно-социальным функциям.
Это был как раз тот случай, когда в театре следовало закрыть глаза: режиссёр не столько был "глух" к музыке, сколько старался всё сделать вопреки ей. Большая чёрно-белая политическая карикатура (оформление спектакля тоже Д. Чернякова) оказалась скверно нарисованной и неостроумной. Наверное, и редакция оперы без "Польского акта" была использована потому, что эстетика Чернякова не выносит прекрасного.

Часть публики реагировала на это с сильным неудовольствием. Очевидно, что большая русская опера недосчиталась больших личностей. Баренбойм вместо мощного ансамбля представил какие-то пёстрые облицовочные плитки, звук которых различался в каждом такте.

Когда Черняков и Баренбойм появились на сцене, больше половины зала разразились криками "Бу-у!" Оба пигмея, раздавленные личностями Мусоргского и Папе, стояли очень довольные: очередной скандал в Штаатсопер удался - а на большее они, похоже, и не рассчитывали.

© Tomas Weiss, "Artspiegel".
Ольга Рунде, перевод, 2005.

Фото: Monica Ritterhaus, The Operaresource
При перепечатке просьба ссылаться на источник и ставить создателей сайта в известность.