С ума нейдет красавица...

нам пишут...

…Это - не рецензия. По крайней мере, наш постоянный автор, решившая просто поделиться своими впечатлениями от спектакля, настаивала именно на том, что это - не рецензия, а так - нечто вроде приватного письма...
И сразу же возникла добрая такая ностальгия по тем временам, когда в прессе с завидной регулярностью появлялись публикации под рубрикой "Читатель интересуется", или "Письма читателей"... А чем мы хуже любой "серьёзной" газеты?..
...Так что читайте письма, а если что - пишите сюда или сюда.

Итак, премьера "Царской невесты" в Новой Опере, в постановке Юрия Грымова. И, если не ошибаюсь, одна из первых не унаследованных, а самостоятельно сделанных дирижерских работ Феликса Коробова.

Значит, так: посреди сцены - конструкция-клетка из деревянных реек с шаткими металлическими лесенками и площадками внутри, похожая по форме на гигантские песочные часы, наполовину закопанные в землю. От этой конструкции в разные стороны тянутся мостки к кулисам, по которым иногда прогуливается хор. Других декораций нет. Внутри этой клетки, между прочим, обитает Бомелий со своей адской кухней. Там периодически валит дым, так что жалко певцов: как они поют-то в этом чаду?..

Бомелий, несмотря на то, что одет в серый вполне партикулярный костюмчик XVI века (серый длинный кафтан), представляет собой нечто вроде доктора Моро, поскольку у него целый штат получеловеков-полупресмыкающихся, ползающих внутри клетки, одетых в лохмотья и корчащихся как звери. То ли духи, то ли нечисть мелкая…
Сам Бомелий все время согнут пополам в сильнейшем радикулите. Другие костюмы (художник по костюмам - Мария Данилова): дамы в разноцветных ярких балахонах со стразами, в повязках с побрякушками на лбу, Любаша в шапочке с кошачьими ушами. Опричники в черных рясах и красных кушаках. На головах лысые парики - вроде как скинхеды. А иногда они в белых балахонах с остроконечными капюшонами - вроде как ку-клус-клановцы, что ли, или иезуиты. Идея, должно быть, заключается в том, что это вечная такая во все исторические периоды мрачная сила, что ли…Черт его знает. Лыков частью одет как опричник, а другой частью - в белой рубахе до колен - мученик, наверное. Кстати, он периодически нарочито спотыкается, шатается, хватается за сердце и чуть не падает носом в землю, так я и не поняла, что это было - то ли вечно пьян, то ли убогий, то ли на колчаковских фронтах ранен. Герои время от времени ходят то по мосткам, то внутри конструкции, а все свои главные арии поют, стоя столбом на авансцене: пятки вместе, носки врозь, руки по швам.

Начинается все… ага, с увертюры, сейчас. Даже и не думайте, XXI век на дворе. Опера начинается с хора а капелла, который вроде как в одной из черновых редакций Римского-Корсакова присутствует. Впрочем, не знаю. Тут, кстати, случилась прелестная накладка. При ярком свете в зале и на сцене, под звук колокола выходят люди в белом, с остроконечными капюшонами, с электрическими свечками в руках. Каждый из главных героев, по очереди проходя вдоль вереницы хора, выстроившегося вдоль кулисы, брал свечку у хориста, потом крестился двуперстием и кланялся в пояс залу.

Спел хор, выползает на мостки Грязной: "С ума нейдет красавица!!!". После первой фразы занавес закрывается, пауза в полминуты и по громкой связи на весь зал слышится истошный женский голос: "Все построились на начало, еще разочек на начало, быстренько!". Еще пауза, тот же голос сообщает: "Уважаемые зрители, в связи с техническими проблемами… э-э.. со светом… в общем, ну… Пять минут перерыв!" В зале хохот, аплодисменты и реплики: "Увертюру-то сыграйте!". Прошло пять минут, свет погас, занавес открылся. Хор, дубль два. То же самое, только во тьме (художник по свету - Сергей Мартынов).

…А увертюра-то где? А из увертюры сделали вставной номер. После того, как Любаша отпела свою песенку и опричники разошлись с пира, и началась как раз собственно увертюра, и под нее - пляски и катания на коньках (парочка статистов на фигурных коньках с белыми ботинками, в которых завоевывали золотые медали Роднина и Зайцев, робко посуетилась на белом пятачке на авансцене). Вроде как народное гуляние. При этом меня невероятно умилила надпись в программке: "танцевальные эпизоды исполняют артисты хора". В глубине памяти шевелилось какое-то вспоминание, что где-то это уже было… Потом вспомнила: гениальный фильм Элема Климова "Спорт, спорт, спорт". Одна из "вставных новелл": массажист дядя Володя, утешая избитого боксера с лиловым фингалом, рассказывает душераздирающую историю. "Дело было еще при проклятом царизме, там сходилися-собиралися удалые бойцы московские на Москву-реку, на кулачный бой…" - и показывают (в фильме) гуляние на Москве-реке времен Ивана Грозного, катание на коньках, и все это как раз под эту самую увертюру (а Кирибеевича, кстати, там молодой Михалков играл). Ой, это что, такая глубокая-преглубокая аллюзия, или Грымов не знает этого фильма?.. Ладно, но - во всяком случае для меня - это была одна из катастроф спектакля. Увертюра, она дает такую перспективу всему действию, "заводит", да и потом, там же лейтмотивы… И делать из нее концертный танцевальный номер внутри спектакля, а-ля ансамбль Моисеева (с существенной поправкой, что пляшут артисты хора!) - ой, не люблю пафосных слов типа "кощунство", но в общем что-то типа того…

Еще одним, на мой взгляд, совершенно фатальным режиссерским промахом было то, что вся сцена безумия Марфы происходит на пустой сцене. Т.е. там стоит страдающий Грязной, и больше никого. Хор вбегает на сцену, чтобы спеть свои реплики, и тут же убегает обратно. Получается что-то типа сомнамбулизма Леди Макбет - это сложно определить, но в общем, совсем не то. В итоге получается совсем не страшно. Гораздо страшнее, когда целая толпа - опричники, слуги, родные, и все стоят, и она никого не видит, и все молчат, молчат ведь!!! И гораздо труднее, но и гораздо талантливее показать эту звенящую тишину толпы вокруг Марфы, это "народ безмолвствует". А до этого, когда Марфу объявили царицей, было, значит, так: принесли черевички для царицы (белые такие сапожки со стразами), поставили на авансцену, и все их целовали. А потом, когда Грязной сказал, что Лыкова "казнил", Марфа завизжала, приподняла белую рубаху (одно плечико обнажено, у сопрано фигура красивая), и эти сапожки у нее на ногах, и все наполовину красные. И потом вышли на сцену хористы в белых балахонах, заляпанных красной краской, с белыми мешками на головах и веревками на шеях. А в самом конце бедняга Грязной пел "Страдалица невинная прости" над трупом Любаши. Совсем забылся, хорошо Марфа его за плечо тронула, он там горем упивается: "За каждый вздох твой… Марфа!!!" (типа: "О, кого я вижу! Ах, ну да, и ты тут ведь еще!…"). А потом на Марфу налезли (другого слова не подберу) бомелиевские получеловеки-полупресмыкающиеся, стали ее хватать, ползая вокруг нее и прижимая к доскам сцены, и она там утонула в этих ползающих телах (сценография - Владимир Максимов). В общем, во всём виноваты немцы.

Уф, теперь надо написать о том, как пели. Начну с самого ужасного, что ли. Это Маргарита Некрасова - Любаша. Ну ладно, черт с ней, с актерской игрой и пресловутым "пластическим рисунком роли" (кто представляет себе размеры певицы, деликатно не будет на этом заострять внимание), но я просто не верю, что она так поет всегда. Это невозможно. Лезли в голову разные неприличные мысли о не вовремя начавшихся критических днях (ну, что делать, если ТВ-реклама нас приучила воспринимать это как само собой разумеющуюся норму), или, может быть, просто певица простудилась, подхватила бронхит, трахеит, ларингит, тахикардию, гипертонию, расстройство желудка (нужное подчеркнуть). Словом, ее вокал пребывал за гранью добра и зла, и анализировать его просто нет никакого смысла - это было попросту непрофессионально, безголосо и вообще ОТВРАТИТЕЛЬНО.

Марфа (Марина Жукова) - ничего так провела сцену сумасшествия и очень постно и серо все остальное. Вообще все, что происходило с певцами в тот вечер, напоминало экзамен по сольфеджио. Совершенно не было куражу, театра, премьеры, все вяловато отрабатывали роли, наспех выученные. У Жуковой приятный голосок, слишком "белый", правда. Но вообще у меня сложилось впечатление, что почти у всех певцов, как это говорят, хороший потенциал. Им бы режиссера с дирижером соответствующих - пожалуй, и запели бы!!! Больше других мне понравился Грязной (Сергей Шеремет). И голос красивый, пел чисто, и - о счастье! - дикция в порядке, и собой хорош. Очень эффектно свалился навзничь в обмороке, когда объявили, что Марфу выбрали в жены Грозному. Но темперамента ему не хватает, опять - сольфеджио вместо роли. Где, ну где, спрашивается, разница между речитативами и кантиленой? Но он единственный, кто ПОЧТИ не разъезжался с оркестром! Хотя все время пел чуть впереди него, и правильно делал! Ах, если бы Коробов внял его темпам! Ан нет, не внял… Приятно также прозвучал Владимир Кудашев (Собакин), который еще, вдобавок, пытался создать этот самый "пластический рисунок роли". Об остальных просто не хочется. Вот и все.

То, что происходило в оркестровой яме, мне описать очень сложно. С какого-то момента я с интересом стала наблюдать за Коробовым и увидела, что он практически нигде не дает вступлений певцам. Ну вот не дает, и все тут, не указывает. Как будто нету их. Впрочем, и они на него не особо смотрели. "Расползались" с оркестром, вообще-то, все, кто-то больше, кто-то меньше. В оркестре царила невразумительная каша с редкими взвизгами то одной, то другой группы инструментов, что должно было демонстрировать вдохновенную динамику.

Размазано как кисель было все, что поддается размазыванию и даже все то, что ему не поддается. Грязной: "Ведь любовь все та же тетива на лу-у-у-ке…". Виолончели: "Мяу-млюююяаау, хррррр, у-у-у-у-!!!". Грязной, с укоризной посмотрев в оркестр и в синкопу с ним: "Порвалась она, узлом ее не свяжешь". Ох, не свяжешь. И не только любовь. Вот еще оркестровую фактуру, например… Слова "тряпка" и "слизняк" применительно к дирижеру просто сами лезли в голову, безотносительно к субъективности подобных высказываний. Он (Коробов) с потугами на какие-то оркестровые красоты представлялся мне хозяином старой аристократической квартиры, где рушатся потолки, проваливаются полы, трескаются стены, а он, в упоении от обладания элитарным жильем ставит в ванной унитаз с инкрустацией и золотой арматурой…

В антракте я изучала буклет с синопсисом и краткими репликами от создателей спектакля. Феликс Коробов: "Приступал к постановке… с душевным трепетом… невозможность чистой любви и жизни героев в таком государстве… За основу мы взяли судьбу Любаши и Грязного, и Марфы - наивной, чистой, простой, но одновременно возвышенной". Слава Богу, подумала я, вообразив, что бы было, если бы за основу спектакля взяли судьбу Василия Собакина, Бомелия и Дуняши (также одновременно чистой и возвышенной, а что? Кто скажет, что это не так?). Если бы за основу музыки взяли еще Римского-Корсакова…

© Екатерина Алленова , 2005.
При перепечатке просьба ссылаться на источник и ставить авторов сайта в известность.