"ТУРАНДОТ" в Большом: хотели, как лучше - а вышло, как всегда...
Восьмого сентября 227 сезон в Большом театре открылся премьерой "Турандот" Пуччини, которую поставила кавалер изящных искусств, обладательница золотых пальмовых ветвей, золотого приза и других наград из драгоценных металлов Франческа Замбелло.
Постановка в целом удачна. Стоит заметить, что Замбелло очень бережно отнеслась к певцам: их не заставляют брать си-бемоли, стоя на голове и лазая по веревочным лестницам. В то же время статичности здесь нет; просто динамика достигается не за счет беготни по сцене главных действующих лиц, а за счет активных перемещений хора и миманса, которые создают впечатление кипучей городской жизни древнего Пекина. Декорации в виде раздвигающихся ледяных пластин-кулис, маленькие балетные номера a la "Баядерка" Минкуса, выкрутасы трех министров, которые то отлавливают Калафа веревкой, то спасаются от ностальгии внутри скульптур (тоже ледяных), напоминающих гигантских целлулоидных утят и пупсов… Костюмы тех же министров, вызывающие ассоциации с росписями китайских термосов, устрашающие воины в самурайских доспехах (правда, не китайских, а японских - ну, да ладно), усталые горожане-хористы в серых балахонах, знакомых нам по кинохронике о Китае 1950-х годов, - весь этот коктейль выполнен не без изящества и со вкусом. (Художник-постановщик Георгий Цыпин, художник по костюмам - Татьяна Ногинова). Особенно пленили загадочные кордебалетные существа - не то насекомые, не то дракончики - окружавшие Турандот в сцене загадок и своею акробатической пластикой "комментировавшие" происходящее.
Симпатичны были в сцене загадок и вереницы детишек мал-мала-меньше, одетых в традиционные китайские церемониальные костюмы и вызывавших шепот умиления в зале. Действительно они такие трогательные, а самая маленькая все время отстает… ну, как тут не умилиться! Говорят, что режиссеры выпускают на сцену детей от беспомощности, потому что дети - ход беспроигрышный. Но все же они придавали какую-то теплоту всему действию.
Заглавную роль исполнила приглашенная звезда Франческа Патане (в буклете - длинный перечень городов и театров, в которых она исполняет ведущие партии итальянского репертуара).
Появление Турандот в первом акте было чрезвычайно эффектным: на сцену вывезли огромный (опять-таки ледяной) куб, внутри которого что-то шевелилось - Патане в это время, конечно, распевалась за кулисами. (Правда, остается не вполне ясным: что же так покорило главного героя и вызвало в нем пламенную страсть? Очевидно, сквозь толщу льда он разглядел что-то необыкновенное, явив свою проницательность, которая пышным цветом расцветет во втором акте).
Словом, рrincipessa di gelo получила достойное окружение. Смысл всего этого целлулоидно-ледяного великолепия, видимо, заключался в том, что только любовь и отчаянная смелость могут растопить лед старых догм и предрассудков. Идея не слишком новая, но вечнозеленая. Во всяком случае, смотреть на все это было не скучно, а занимательно. Но, естественно, гораздо интереснее было слушать.
Как известно, оперу открывает вступление медных духовых. Не менее хорошо известно, что "духовенство" Большого театра страдает склонностью к агрессивному звучанию, которое весьма сложно назвать музыкой: скорее, его можно уподобить реву дикого слона. Но на этот раз все обошлось, и в дальнейшем оркестр, традиционно грубоватый (что на изысканной оркестровой палитре оперы, конечно, сказалось далеко не лучшим образом) звучал вполне пристойно, хотя и несколько "раздолбанно". И небольшой комплимент в адрес Юрия Нечаева (Мандарин): его выровненный голос дал хороший "старт" спектаклю.
Хуже всего дело обстояло с хором. Он то и дело "разъезжался" с оркестром, а большинство медленных хоровых эпизодов (особенно Perche tarda la luna?) звучало невыносимо заунывно, несмотря на все старания Александра Ведерникова хоть как-то оживить и "раскрасить" эту серую (во всех смыслах) массу.
Появление среди хористов Тимура и Лиу можно было разве что наблюдать (исполнители, как водится, выбрались на самый край авансцены), но услышать было сложно. Первые реплики Лиу - Лолиты Семениной совершенно растворились в звучании хора (говорят, певица была не в лучшей форме).
Комментировать пение Семениной сложно: упрекать ее вроде бы не за что, а хвалить - тем более. Низкорослая квадратненькая Лиу в стилизованной китайской рабочей одежде и с простоватым лицом, в котором трудно заподозрить особые психологические глубины, пела точно так же, как выглядела. Очевидно было, что роль была тщательно отрепетирована со всевозможными педагогами, и старательная ученица честно выполняла все, что эти педагоги пытались в нее "вложить". Если расценивать исполнение Семениной с этих позиций, то можно с натяжкой поставить ей четверку с минусом - и постараться забыть о ней.
Добавим, может быть, что с чисто зрелищной точки зрения неплохо получилась оппозиция двух сопрано, ибо Франческа Патане, высокая, эффектная, что называется, интересная, с фигурой, при виде которой Клаудиа Шиффер и Линда Евангелиста должны немедленно умереть от зависти, в костюмах, напоминающих вечерние платья от супермодных кутюрье, просто убивает наповал низенькую "dolce fanciulla", изначально не имевшую никаких шансов завоевать сердце Калафа. Поэтому смерть Лиу не производит ощущения огромной потери, которое всегда испытываешь, слушая записи этой оперы.
Тимур (Вадим Лынковский) оставил бы хорошее впечатление, если бы его голос, приятного тембра, не был столь однообразен. Похоже, певец не в курсе, что есть динамические оттенки, отличающиеся от меццо-форте. И если на протяжении всей партии это было не слишком заметно, то в сцене смерти Лиу ему попросту не хватило ни вокального, ни драматического мастерства.
"Турандот" - благодатная опера для компримарио. И здесь, прежде всего, следует выделить исполнителя роли Пинга - Николая Казанского. Пластичный и музыкальный молодой певец (помимо всего прочего, окончивший Российскую Академию театрального искусства - бывший ГИТИС) с неплохими вокальными данными умеет слушать партнеров и весьма хорош в ансамблях, которые и составляют основу этой интересной и по-своему выигрышной партии. Что касается двух других министров, то их можно определить разве что словами: "ни рыба, ни мясо". Спели - и ладно.
А вот император Альтоум - отдельная тема для разговора. В программке значится: "педагог по вокалу и итальянскому произношению - Франко Пальяцци". Он же обозначен, как исполнитель партии Альтоума. С итальянским произношением у него, вероятно, всё в порядке, а вот с вокалом у господина Пальяцци большие проблемы. Даже с учетом того, что эта характерная партия традиционно поручается старым и как бы "безголосым" тенорам, он откровенно и даже агрессивно, можно сказать, вызывающе фальшивил. Быть может, учить пению других и петь самому - это действительно разные профессии, но хоть какая-то корреляция тут должна быть! С учетом того, что в программе указан еще и Алессандро Пальяцци как хормейстер-постановщик, в голову закрадываются мысли о "покупке с нагрузкой", как в советском прошлом, когда, скажем, к батону сырокопченой колбасы - редкостного деликатеса! - прилагались килограммы перловки и яичного порошка…
Но пора, наконец, поговорить о главных героях. В голосе Романа Муравицкого - Калафа буквально с первых нот звучала какая-то отчаянная обреченность, ничего общего, впрочем, не имевшая с драматическим мастерством (на которое певец, надо сказать, никоим образом и не претендовал). Было совершенно очевидно, что Муравицкий прекрасно понимал: до отказа заполненный зал со злорадным шепотком ждал его ферматы под удары гонга, Ti voglio ardente d'amor (со вставным "до") в сцене загадок, и, само собой разумеется, Nessun dorma c треклятым VINCERO. Поэтому певец большую часть действия просто стоял, поставив ноги на ширину плеч и запрокинув голову: карбонарий перед расстрелом. Откровенно форсированный голос певца звучал, впрочем, совсем неплохо, хотя Муравицкий панически боялся петь пиано - наверное, чтобы избежать обвинения в недостатке "спинтовости". Поэтому "Non piangere, Liu" было исполнено почти как приказ: "Лиу, утри сопли!".
Что касается сцены загадок, то здесь тенору не повезло. Сначала он попросту забыл слова в ключевой реплике: "Gli enigmi sono tre, una e la vita" (Загадок три, но жизнь одна), и смазал таким образом один из эффектнейших моментов оперы. И сразу вслед за этим, когда ту же фразу надлежало повторить, но уже с ферматой и вместе с Турандот, то на середине ферматы он попросту замолчал, предоставив Патане держать оглушительную ноту в гордом одиночестве - правда, всего несколько мгновений, ибо затем он собрался с силами и продолжил-таки злополучную фермату (что же касается вставного "до", то, по-видимому, оно там и не планировалось). Сделаем скидку на волнение и простим его, тем более, что от такой Турандот, как Патане, у кого угодно может перехватить дыхание.
Итак, героиня… Нет, а как же Nessun dorma? Начало арии, кстати, было исполнено на таком исступленном форте, которое могло бы пробудить и мертвого - вот уж действительно "никто не спит"... Что же касается vincero… Барабанная дробь… 30-кратный салют из всех видов орудий. Ура, товарищи!!! Си-бекар взят! Причем взят хорошо (хотя и не роскошно, что тут поделаешь!). Сколько радости было на лице исполнителя после этой арии! Все самое страшное - позади! И когда прибежали министры и стали предлагать Калафу взамен Турандот других красивых девушек, то змеящиеся одалиски, сладострастно "охаживающие" принца, словно возносили хвалу настоящему подвигу - успешно взятому на сцене Большого театра "си-бекару". Может быть, Калафу все-таки следовало выбрать одну из этих одалисок? Потому что Патане…
Патане, как уже говорилось, чрезвычайно хороша собой. Более того - она пластична, артистична, изысканна, у нее отточенные движения и изумительный апломб. И еще у нее есть голос. И его даже очень много, и он обладает весьма интересным тембром: таким, что среди публики, обсуждающей спектакль в антракте, несколько раз была произнесена фамилия "Каллас". Тем не менее, звучание госпожи Патане оставляет жутковатое впечатление. Переходы от мощных, насыщенных нот среднего регистра к "верхам" с экстенсивной тремоляцией и к полностью отсутствующим "низам", вместо которых раздавались какие-то непонятные звуки, дают ощущение катания на американских горках: голос качается во все стороны с невероятной амплитудой. Во всяком случае, это захватывающе. Тем более, что со словом "пиано" певица, по-видимому, тоже незнакома.
И, наконец, финал! Нельзя не оценить тонкой иронии режиссера, обыгравшего "хэппи-энд" оперы. Хористы - пролетарии и крестьяне, скинув серые балахоны, облачились в белые кители и надели кепочки, вызывающие ассоциации с плакатами времен коммунистического Китая. Турандот также была "вся в белом" (обтягивающее платье с разрезами до середины бедра и высоченные каблуки), а на Калафа, прежде облаченного в рубище, накинули белый халат наподобие врачебного. И вот - восходит солнце… Тут надо заметить, что мы еще не упомянули важную деталь декораций. В глубине, по центру сцены, весь спектакль находился огромный ледяной бесполый идол, окруженный со всех сторон ледяными же человеческими фигурами. В этом идоле во время спектакля иногда распахивались двери, из которых то выдвигался ледяной куб-Турандот, то туда убегали мудрецы с текстами загадок, то оттуда открывался вид на ледяную скульптуру в виде гибрида дерева и дракона.
Так вот, в лучах восходящего солнца эта самая скульптура разворачивается на 180 градусов и … у нее появляются ярко выраженные половые признаки: теперь это, несомненно, женская фигура. Все это великолепие художник расцветил красными развевающимися флажками, прикрепленными к скульптуре, и огромными желтыми флагами, которые эффектно вынесли знаменосцы. В целом, получился какой-то гибрид первомайской демонстрации и финала-апофеоза. Во всяком случае, это выглядело празднично и повеселило почтенную публику.
Попробуем подвести итоги. Первую премьеру нового сезона в Большом можно считать удачей всего коллектива. Весь спектакль зрителя не покидало ощущение праздника, а ведь это - самое главное в театре!
© Екатерина Алленова,
Ольга Гурова, 2002.
При перепечатке просьба ссылаться на источник и ставить авторов в известность.
Постановка в целом удачна. Стоит заметить, что Замбелло очень бережно отнеслась к певцам: их не заставляют брать си-бемоли, стоя на голове и лазая по веревочным лестницам. В то же время статичности здесь нет; просто динамика достигается не за счет беготни по сцене главных действующих лиц, а за счет активных перемещений хора и миманса, которые создают впечатление кипучей городской жизни древнего Пекина. Декорации в виде раздвигающихся ледяных пластин-кулис, маленькие балетные номера a la "Баядерка" Минкуса, выкрутасы трех министров, которые то отлавливают Калафа веревкой, то спасаются от ностальгии внутри скульптур (тоже ледяных), напоминающих гигантских целлулоидных утят и пупсов… Костюмы тех же министров, вызывающие ассоциации с росписями китайских термосов, устрашающие воины в самурайских доспехах (правда, не китайских, а японских - ну, да ладно), усталые горожане-хористы в серых балахонах, знакомых нам по кинохронике о Китае 1950-х годов, - весь этот коктейль выполнен не без изящества и со вкусом. (Художник-постановщик Георгий Цыпин, художник по костюмам - Татьяна Ногинова). Особенно пленили загадочные кордебалетные существа - не то насекомые, не то дракончики - окружавшие Турандот в сцене загадок и своею акробатической пластикой "комментировавшие" происходящее.
Симпатичны были в сцене загадок и вереницы детишек мал-мала-меньше, одетых в традиционные китайские церемониальные костюмы и вызывавших шепот умиления в зале. Действительно они такие трогательные, а самая маленькая все время отстает… ну, как тут не умилиться! Говорят, что режиссеры выпускают на сцену детей от беспомощности, потому что дети - ход беспроигрышный. Но все же они придавали какую-то теплоту всему действию.
Заглавную роль исполнила приглашенная звезда Франческа Патане (в буклете - длинный перечень городов и театров, в которых она исполняет ведущие партии итальянского репертуара).
Появление Турандот в первом акте было чрезвычайно эффектным: на сцену вывезли огромный (опять-таки ледяной) куб, внутри которого что-то шевелилось - Патане в это время, конечно, распевалась за кулисами. (Правда, остается не вполне ясным: что же так покорило главного героя и вызвало в нем пламенную страсть? Очевидно, сквозь толщу льда он разглядел что-то необыкновенное, явив свою проницательность, которая пышным цветом расцветет во втором акте).
Словом, рrincipessa di gelo получила достойное окружение. Смысл всего этого целлулоидно-ледяного великолепия, видимо, заключался в том, что только любовь и отчаянная смелость могут растопить лед старых догм и предрассудков. Идея не слишком новая, но вечнозеленая. Во всяком случае, смотреть на все это было не скучно, а занимательно. Но, естественно, гораздо интереснее было слушать.
Как известно, оперу открывает вступление медных духовых. Не менее хорошо известно, что "духовенство" Большого театра страдает склонностью к агрессивному звучанию, которое весьма сложно назвать музыкой: скорее, его можно уподобить реву дикого слона. Но на этот раз все обошлось, и в дальнейшем оркестр, традиционно грубоватый (что на изысканной оркестровой палитре оперы, конечно, сказалось далеко не лучшим образом) звучал вполне пристойно, хотя и несколько "раздолбанно". И небольшой комплимент в адрес Юрия Нечаева (Мандарин): его выровненный голос дал хороший "старт" спектаклю.
Хуже всего дело обстояло с хором. Он то и дело "разъезжался" с оркестром, а большинство медленных хоровых эпизодов (особенно Perche tarda la luna?) звучало невыносимо заунывно, несмотря на все старания Александра Ведерникова хоть как-то оживить и "раскрасить" эту серую (во всех смыслах) массу.
Появление среди хористов Тимура и Лиу можно было разве что наблюдать (исполнители, как водится, выбрались на самый край авансцены), но услышать было сложно. Первые реплики Лиу - Лолиты Семениной совершенно растворились в звучании хора (говорят, певица была не в лучшей форме).
Комментировать пение Семениной сложно: упрекать ее вроде бы не за что, а хвалить - тем более. Низкорослая квадратненькая Лиу в стилизованной китайской рабочей одежде и с простоватым лицом, в котором трудно заподозрить особые психологические глубины, пела точно так же, как выглядела. Очевидно было, что роль была тщательно отрепетирована со всевозможными педагогами, и старательная ученица честно выполняла все, что эти педагоги пытались в нее "вложить". Если расценивать исполнение Семениной с этих позиций, то можно с натяжкой поставить ей четверку с минусом - и постараться забыть о ней.
Добавим, может быть, что с чисто зрелищной точки зрения неплохо получилась оппозиция двух сопрано, ибо Франческа Патане, высокая, эффектная, что называется, интересная, с фигурой, при виде которой Клаудиа Шиффер и Линда Евангелиста должны немедленно умереть от зависти, в костюмах, напоминающих вечерние платья от супермодных кутюрье, просто убивает наповал низенькую "dolce fanciulla", изначально не имевшую никаких шансов завоевать сердце Калафа. Поэтому смерть Лиу не производит ощущения огромной потери, которое всегда испытываешь, слушая записи этой оперы.
Тимур (Вадим Лынковский) оставил бы хорошее впечатление, если бы его голос, приятного тембра, не был столь однообразен. Похоже, певец не в курсе, что есть динамические оттенки, отличающиеся от меццо-форте. И если на протяжении всей партии это было не слишком заметно, то в сцене смерти Лиу ему попросту не хватило ни вокального, ни драматического мастерства.
"Турандот" - благодатная опера для компримарио. И здесь, прежде всего, следует выделить исполнителя роли Пинга - Николая Казанского. Пластичный и музыкальный молодой певец (помимо всего прочего, окончивший Российскую Академию театрального искусства - бывший ГИТИС) с неплохими вокальными данными умеет слушать партнеров и весьма хорош в ансамблях, которые и составляют основу этой интересной и по-своему выигрышной партии. Что касается двух других министров, то их можно определить разве что словами: "ни рыба, ни мясо". Спели - и ладно.
А вот император Альтоум - отдельная тема для разговора. В программке значится: "педагог по вокалу и итальянскому произношению - Франко Пальяцци". Он же обозначен, как исполнитель партии Альтоума. С итальянским произношением у него, вероятно, всё в порядке, а вот с вокалом у господина Пальяцци большие проблемы. Даже с учетом того, что эта характерная партия традиционно поручается старым и как бы "безголосым" тенорам, он откровенно и даже агрессивно, можно сказать, вызывающе фальшивил. Быть может, учить пению других и петь самому - это действительно разные профессии, но хоть какая-то корреляция тут должна быть! С учетом того, что в программе указан еще и Алессандро Пальяцци как хормейстер-постановщик, в голову закрадываются мысли о "покупке с нагрузкой", как в советском прошлом, когда, скажем, к батону сырокопченой колбасы - редкостного деликатеса! - прилагались килограммы перловки и яичного порошка…
Но пора, наконец, поговорить о главных героях. В голосе Романа Муравицкого - Калафа буквально с первых нот звучала какая-то отчаянная обреченность, ничего общего, впрочем, не имевшая с драматическим мастерством (на которое певец, надо сказать, никоим образом и не претендовал). Было совершенно очевидно, что Муравицкий прекрасно понимал: до отказа заполненный зал со злорадным шепотком ждал его ферматы под удары гонга, Ti voglio ardente d'amor (со вставным "до") в сцене загадок, и, само собой разумеется, Nessun dorma c треклятым VINCERO. Поэтому певец большую часть действия просто стоял, поставив ноги на ширину плеч и запрокинув голову: карбонарий перед расстрелом. Откровенно форсированный голос певца звучал, впрочем, совсем неплохо, хотя Муравицкий панически боялся петь пиано - наверное, чтобы избежать обвинения в недостатке "спинтовости". Поэтому "Non piangere, Liu" было исполнено почти как приказ: "Лиу, утри сопли!".
Что касается сцены загадок, то здесь тенору не повезло. Сначала он попросту забыл слова в ключевой реплике: "Gli enigmi sono tre, una e la vita" (Загадок три, но жизнь одна), и смазал таким образом один из эффектнейших моментов оперы. И сразу вслед за этим, когда ту же фразу надлежало повторить, но уже с ферматой и вместе с Турандот, то на середине ферматы он попросту замолчал, предоставив Патане держать оглушительную ноту в гордом одиночестве - правда, всего несколько мгновений, ибо затем он собрался с силами и продолжил-таки злополучную фермату (что же касается вставного "до", то, по-видимому, оно там и не планировалось). Сделаем скидку на волнение и простим его, тем более, что от такой Турандот, как Патане, у кого угодно может перехватить дыхание.
Итак, героиня… Нет, а как же Nessun dorma? Начало арии, кстати, было исполнено на таком исступленном форте, которое могло бы пробудить и мертвого - вот уж действительно "никто не спит"... Что же касается vincero… Барабанная дробь… 30-кратный салют из всех видов орудий. Ура, товарищи!!! Си-бекар взят! Причем взят хорошо (хотя и не роскошно, что тут поделаешь!). Сколько радости было на лице исполнителя после этой арии! Все самое страшное - позади! И когда прибежали министры и стали предлагать Калафу взамен Турандот других красивых девушек, то змеящиеся одалиски, сладострастно "охаживающие" принца, словно возносили хвалу настоящему подвигу - успешно взятому на сцене Большого театра "си-бекару". Может быть, Калафу все-таки следовало выбрать одну из этих одалисок? Потому что Патане…
Патане, как уже говорилось, чрезвычайно хороша собой. Более того - она пластична, артистична, изысканна, у нее отточенные движения и изумительный апломб. И еще у нее есть голос. И его даже очень много, и он обладает весьма интересным тембром: таким, что среди публики, обсуждающей спектакль в антракте, несколько раз была произнесена фамилия "Каллас". Тем не менее, звучание госпожи Патане оставляет жутковатое впечатление. Переходы от мощных, насыщенных нот среднего регистра к "верхам" с экстенсивной тремоляцией и к полностью отсутствующим "низам", вместо которых раздавались какие-то непонятные звуки, дают ощущение катания на американских горках: голос качается во все стороны с невероятной амплитудой. Во всяком случае, это захватывающе. Тем более, что со словом "пиано" певица, по-видимому, тоже незнакома.
И, наконец, финал! Нельзя не оценить тонкой иронии режиссера, обыгравшего "хэппи-энд" оперы. Хористы - пролетарии и крестьяне, скинув серые балахоны, облачились в белые кители и надели кепочки, вызывающие ассоциации с плакатами времен коммунистического Китая. Турандот также была "вся в белом" (обтягивающее платье с разрезами до середины бедра и высоченные каблуки), а на Калафа, прежде облаченного в рубище, накинули белый халат наподобие врачебного. И вот - восходит солнце… Тут надо заметить, что мы еще не упомянули важную деталь декораций. В глубине, по центру сцены, весь спектакль находился огромный ледяной бесполый идол, окруженный со всех сторон ледяными же человеческими фигурами. В этом идоле во время спектакля иногда распахивались двери, из которых то выдвигался ледяной куб-Турандот, то туда убегали мудрецы с текстами загадок, то оттуда открывался вид на ледяную скульптуру в виде гибрида дерева и дракона.
Так вот, в лучах восходящего солнца эта самая скульптура разворачивается на 180 градусов и … у нее появляются ярко выраженные половые признаки: теперь это, несомненно, женская фигура. Все это великолепие художник расцветил красными развевающимися флажками, прикрепленными к скульптуре, и огромными желтыми флагами, которые эффектно вынесли знаменосцы. В целом, получился какой-то гибрид первомайской демонстрации и финала-апофеоза. Во всяком случае, это выглядело празднично и повеселило почтенную публику.
Попробуем подвести итоги. Первую премьеру нового сезона в Большом можно считать удачей всего коллектива. Весь спектакль зрителя не покидало ощущение праздника, а ведь это - самое главное в театре!
© Екатерина Алленова,
Ольга Гурова, 2002.
При перепечатке просьба ссылаться на источник и ставить авторов в известность.
Публикация: 14-09-2002
Просмотров: 4270
Категория: Рецензии
Комментарии: 0
Поиск
Навигация
Авторизация
Архив публикаций
Календарь
Опрос
Читать
Классическая музыка