ГЛАВНАЯ ОБМЕН БАННЕРАМИ ССЫЛКИ ССЫЛКИ НА МУЗЫКАЛЬНЫЕ САЙТЫ О ПРОЕКТЕ

ТЫ ПРЯЧЕШЬ ЗА МАСКОЙ ЛИЦО, ЧТО МНЕ ЗНАКОМО…

Заметки злобного зрителя

13-го и 14-го мая Мариинский театр давал премьеру оперы Джузеппе Верди «Бал-Маскарад». Ваш корреспондент посетил второй спектакль – в понедельник, 14-го.

ТО ОБСТОЯТЕЛЬСТВО, что Михалков-Кончаловский способен испортить своей режиссурой любой оперный спектакль, мне стало ясно уже много лет назад – ещё с тех пор, как он изуродовал «Пиковую даму» в Венской опере (а дело было давно). Затем Кончаловский, дойдя до Кировского-Мариинского, истоптал своими «низкими истинами» великую оперу «Война и мир»; а вот нынче добрался и до Верди.

Наш «великий мастер», конечно, может снять приличное кино. Там лишнее отрежет мастер видеомонтажа; там он подставит крупный план; в ином месте блестящая операторская работа затмит «провалы» в работе «великого» (семейное соревнование «Никита против Андрона» всегда горячило кровь нашего сипловатого гения). Но вот оперные постановки Кончаловского, отличают, в первую очередь, бесцельные суетливость и хаотичность хора и миманса («мастер не терпит пустоты», точнее говоря – боится не заполненной людьми сцены); полное презрение к артистическим индивидуальностям и весьма приблизительное представление о том, что вообще происходит на сцене. И здесь нынешний «Бал-Маскарад» не стал исключением: паж в его постановке – не юноша, но женщина, обряженная в мужской наряд (Светлана Трифонова). Она бесконечно кривляется, приседает, корчит гримасы – за что получает горячие объятия и прочие знаки внимания со стороны Риккардо – щедрые настолько, что совершенно не вяжутся со статусом правителя государства и его отношения к малолетнему пажу. Непонятной, пожалуй, остаётся только сексуальная ориентация Графа: но и здесь, будь Оскар хоть ряженой девушкой, хоть женоподобным юношей, всё равно неясно, какие Риккардо имел претензии к жене своего друга Амелии. Ведь он так страстно обнимает Оскара при любом удобном (и неудобном) поводе! Мотивация и сценическая логика в поступках героев – это именно то, что начисто отсутствует в этой (как и в других) оперной постановке Кончаловского.

Bернувшись к Светлане Трифоновой, замечу только одно: играй она либо веселушку-проститутку (по версии сына автора «Дяди Стёпы», «великого» режиссёра Кончаловского), либо хохотливого педераста – голос её годен только для какого-нибудь детского театра с залом человек на двести-триста. Кривлялась она славно: да вот пела ужасающе блёкло.

К сожалению, список изъянов на премьере этим не ограничивается. Например, не было тенора – исполнителя партии Риккардо. То есть, формально на сцене присутствовал некто (согласно программке, Сергей Дробышевский, «лауреат международных конкурсов»), кто претендовал на роль исполнителя главной партии и даже пытался что-то петь высоким и срывающимся голосом школьника-переростка; но применительно к нему говорить о вокальном исполнительстве, а тем более – об актёрском мастерстве, было бы просто смешно. Как говорится, ни ступить, ни молвить не умеет. На премьере Риккардо просто не было.

Cцена у Ульрики тоже, как это и водится у Кончаловского, была «оживлена» идиотскими выходками хора. Женщины (почему-то всё время женщины!) то неистово дерутся, то вдруг замирают в благоговейном молчании – в то время, как колдунья Ульрика утыкается носом в стоящий на слабом огне казан – словно больная бронхитом, принимающая очередную ингаляцию. В этой картине провалена не только знаменитая ария Риккардо (тенор выл, как дворняга на неполную луну); сама Ульрика (Любовь Соколова) не имела в голосе ни верхов, ни низов; кроме того, ей не доставало той харизмы, которую должна иметь могучая ведунья – а объём её визгливого (вверху) и сиплого (внизу) голоса совсем не наполнял зал.

Тут, правда, пришла пора сделать реверанс и в сторону музыкального руководителя постановки – если только шквальные аккорды и аккомпанемент, напрочь расходящийся с солистами в самых хрестоматийных ариях, можно назвать «руководством». Дирижёрская палочка в руке дирижёра Гергиева дрожала конвульсивно и непрерывно; оркестр, похоже, старался не смотреть на него, чтобы не сбиться окончательно. Валерий Абисалович был не во фраке, но в этаком полувоенном френче – прямо, как Иосиф Виссарионович на портрете с детьми; однако, в отличие от Сталина, костюм Гергиева был не белым, а чёрным. Пожалуй, единственным, чего недоставало Гергиеву в тот вечер, были эполеты, аксельбанты и большой жезл с позлащёнными кистями – он провёл вечер с ловкостью и удалью заправского тамбур-мажора, форсируя звучность и подчёркивая ритм в простых маршеобразных частях. Частенько казалось, что опера исполняется под аккомпанемент духового оркестра. После каждого (худо ли, хорошо ли – судить публике) исполненного номера, Гергиев немедленно рычал оркестру: «левой! левой! ррряз-два!» – и оркестр грохотал дальше, не давая ни малейшей возможности для аплодисментов и рукоплесканий. Как говорится, хозяин – барин.

Теперь – об оформлении. Оно помпезно и убого одновременно, как это и характерно для провинциальных музыкальных театров Италии (а именно в содружестве с одним из них, театро Реджио в Парме, и создана эта постановка). В первом акте на заднике виден скелет корабля (а Риккардо, славившийся своей демократичностью и добротой «к народу», благосклонно взирает, как некий подросток чистит ему своей шляпой сапоги). Вторая картина, во владениях Ульрики, тоже означена сценическим сооружением в виде заплесневелых шпангоутов, бимсов и стрингеров то ли недостроенного, то ли уже сгнившего корабля. Риккардо же в нашей постановке непрерывно разбрасывает вещи: в первом акте, прибывая на строгой, как вагон метро, монорельсовой гондоле (прямо перед обращением “amici miei”), он кидает наземь шляпу и плащ. В сцене у Ульрики, когда последняя говорит ему о неких роковых линиях, что заметила у него на ладони, он тщательно вытирает руку платком – и тоже швыряет его наземь. Слуги, конечно, всё подберут – посему и проблем у постановщика тут не было. Подумаешь… Хе!

Третий акт в опере ознаменован необыкновенно драматическим выяснением отношений между Ренато и (как он уверен) изменившей ему женою Амелией. Тут надо отметить, что госпожа Ольга Сергеева, с начала спектакля носившая все признаки «вокальной усталости» и некоторого голосового неблагополучия, как бы то ни было, к концу оперы «распелась» и провела эту сцену просто блестяще. Дай ей Бог здоровья, как говорится. На высоте был и Василий Герело (о нём чуть ниже). Испоганил сцену, опять-таки, оперный самозванец Михалков-Кончаловский. На предельной ноте, в самом накале нешуточных и возвышенных страстей (для тех, кто не знает, я вскользь замечу, что опера – это всегда мир ВОЗВЫШЕННЫХ страстей), Кончаловский-режиссёр укладывает Амелию на «случайно оказавшийся в кустах» диванчик, заставляет героиню раздвинуть ноги, а её обманутого супруга – содрать с неё ночную рубашку, явив публике дрябловатые телеса. Тот факт, что Ренато собирался убить, а не изнасиловать «неверную» супругу, г-н Кончаловский «не заметил». Или решил, что грязная пошлость в стиле его книжонки «Низкие истины» – как раз «то самое», по чему истосковался российский любитель оперы. А может, просто сам Кончаловский так скверен, что иначе просто не представляет мир? Тогда его телереклама препарата «Холестейд», вне всякого сомнения – лучшее, что он смог сделать в России.

К счастью для зрителя, Василий Герело вышел за рамки «низких истин» прелюбодея Кончаловского. Его Ренато, вошедший в спектакль буквально за два дня, пусть и топал ножкой на Амелию чуть чаще, чем хотелось бы – однако, с таким великолепным мастерством спев знаменитую арию “Eri tu”, он достоин некоего, на мой взгляд, фантастического «Оскара», по двум номинациям: первая – за спасение провального, скверно поставленного и дурно продирижированного спектакля, а вторая – за блестящее исполнение партии Ренато.

Отвратна в постановке последняя часть: являя нам сомнительное «великолепие» бала (по сути, квинтэссенция оперы), декорации показывают зрителю некий зал с приглашёнными гостями. Главная интрига же – убийство во время бала – происходит очень спокойно; хор стоит спиной, глядя на некую пародию на «комедию дель арте», совершенно не реагируя на отношения главных героев. Открывающиеся для этой сцены воротца-открыточка, в стиле дешёвых открыток к Рождеству, вываливают на авансцену груду резиновых мячиков (Ау, Вячеслав Полунин! У вас своровали идею!) Затем убитый Риккардо выливает на сцену груду тёмно-красной жижи (после этого, как водится, ещё что-то поёт); мои соседки по ложе долго спорили: дама в седом парике утверждала, что это кетчуп – а дама помоложе непрерывно твердила, что это красные чернила.

Одним из пяти корпусов гостиничного комплекса является гостиница Измайлово, которая стала оной из самых популярных в Москве, в первую очередь, благодаря доступной стоимости услуг. Одновременно здесь могут размещаться около двух тысяч человек. Построен этот комплекс был к Московской Олимпиаде в 1980 году. В гостинице Измайлово вы получаете возможность поселиться в комфортабельных номерах, разной стоимости.

Публикация: 15-05-2001
Просмотров: 3552
Категория: Рецензии
Комментарии: 0

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.