Непонятые пророчества

Макбет, или мышиный король

Первая оперная премьера сезона. Да еще какая! "Макбет" Верди в постановке знаменитого литовского режиссера Эймунтаса Някрошюса! Казалось бы, аншлаг обеспечен, особенно если учесть, что спектакль поставлен на Новой сцене Большого театра, которая по габаритам сильно уступает основной. И, тем не менее, свободных мест в зале было достаточно…

Новая Сцена Большого Театра
8 октября 2003 года
Макбет - Владимир Редькин
Леди Макбет - Елена Зеленская
Банко - Вадим Лынковский
Макдуфф - Максим Пастер
Малькольм - Марат Галиахметов
Дама - Оксана Ломова
Доктор - Александр Короткий
Дирижер - Марчелло Панни
Режиссер - Эймунтас Някрошюс
Сценограф - Мариус Някрошюс
Костюмы - Надежда Гультяева
Постановка Teatro del Maggio Musicale Fiorentino (Флоренция) и Teatro Massimo (Палермо)

"Наш спектакль - про Судьбу. О том, что значит случайность в жизни человека и как он пытается воздействовать на то, что предопределено. Каждый из нас проживает свою жизнь так, как велит ему судьба, и изменить здесь что-нибудь мы не в силах. Леди Макбет и ее муж воплощают свою судьбу", - хорошо, что режиссер предпослал своей постановке эту "пояснительную записку" После этого стало немножко понятно, что именно следует "прочитать" в спектакле. Вероятно, постановка рассчитана именно на "прочтение" зрителем, то есть это не столько театральное зрелище, сколько пища для ума: "Что бы сие могло означать?"

Что означали гигантские штандарты, напоминающие прямоугольные зонты, с которыми шатались по сцене люди, изображающие призраков? Или красные ленты-ожерелья вокруг шеек хористок? (Странгуляционные полосы? Отрубленные головы?). Что означают три белые рубашки, которые, одну за другой, скидывает с себя Макбет при словах его супруги "Пусть это завтра не увидит солнца"? (Тройное убийство? Трижды запятнанную душу?). А в сцене сомнамбулизма леди пытается аккуратно сложить эти рубашки, как прачка после стирки: "Пятно все не сходит…".

Подобных метафор в спектакле много. Даже столь много, что порой они вызывают досаду. Нужно некоторое интеллектуальное усилие, чтобы увидеть в (опять же) белых рубахах, насаженных на крестовины (в начале последнего акта), не огородные пугала, а образ безвинно погибших (распятых) душ. Или в черной фанерной часовенке с крестом наверху и крестообразными прорезями в узеньких дверцах - не подобие деревенского сортира, а метафору загробного или потустороннего мира: в этот скворечник уходят все убитые и умершие в этом спектакле, включая Леди Макбет, и оттуда же появляются призраки, предсказывающие Макбету будущее (в начале третьего акта). Это при том, что действие происходит почти на пустой сцене.

Судьбу (ту самую Судьбу с большой буквы, о которой говорит Някрошюс) здесь олицетворяют, естественно, ведьмы - у Шекспира "бородатые старухи", у Някрошюса - юные балетные создания в черных платьях, вместо бород демонстрирующие на протяжении всего спектакля длинные роскошные волосы, вымытые шампунем "Head&Shoulders" и выкрашенные краской "L'Oreal - ведь вы этого достойны!". Эти ведьмы крутятся всюду - во время потайных разговоров Макбета и Леди Макбет, на пиру, на финальном поединке Макбета и Макдуффа. Они гнусными голосами читают вместо Леди Макбет письмо будущего короля и затем стелются вокруг Леди, гипнотизируя ее. Тем самым нам дают понять, что Леди Макбет (и не только она) с самого начала действует под влиянием злых сил, она - их орудие и лишена собственной воли.

Еще раз заметим: все эти измышления - результат "вчитывания" в постановку того, что, быть может, там вовсе и не предполагалось (или предполагалось совсем иное). Потому что спектакль, несмотря на метафорические изысканности, в целом показался нам скучноватым. Он выявляет статичность оперного действия. Солисты и хор во время исполнения сольных номеров почти все время стоят фронтально, неподвижно.
"Прошу [певца] изобразить задумчивость. Или - смотреть на горизонт. Иногда ведь очень малого достаточно, чтобы что-то выразить", - заметил Някрошюс в одном из интервью. А так как все-таки надо же "что-то выразить" (не концерт все же, спектакль), то вот и носятся вокруг разноцветноволосые ведьмы, ползают черные люди, похожие на трубочистов (духи убийства, наверное), и хористы, поющие "Patria oppressa", динамично воздевают кверху незажженные факелы, напоминающие дреколья или "дубину народной войны".
Приглашенный дирижер Марчелло Панни продемонстрировал… как бы это сформулировать…? Вполне космополитическую свободу от каких бы то ни было обязательств по отношению к оркестру. Точнее всего его можно охарактеризовать словом "тапер". Оркестровая музыка "Макбета" такова, что при не очень тщательном (попросту - небрежном) исполнении она легко превращается в "музычку" (пресловутая "большая гитара"). Именно это и произошло на спектакле. Громовое "бум-ца-ца", где слышно было лишь медное "духовенство", сопровождало бОльшую часть вокальных номеров - казалось, будто в яму посадили полковой оркестр. Среди дирижерских "находок" - второй куплет "Brindisi" Леди Макбет, проведенный в полтора раза медленнее, чем первый - вероятно, способ показать подавленность героини, вылившийся почти в похоронный марш.

Тут следует заметить, что в скупых декорациях спектакля присутствовал странный предмет: висящий под потолком вроде бы маятник, отклонившийся от вертикали и застывший в одной точке - символ замершего времени? А может быть, это и не маятник был вовсе, потому что его диск был совсем не диском, а шаром, и вдобавок мохнатым. Больше всего это походило на гигантскую колотушку для большого барабана. А вдруг его туда специально подвесили вдохновлять оркестр, особенно ударные? Ибо такого грохота в ко всему привыкшей яме Большого театра (пусть даже и Новой сцены) давно не было слышно. Финальный хор при таком дирижировании оставил ощущение тяжело захлопнувшейся крышки гроба. Авторам рецензии, сидевшим в шестом ряду партера, ничего не оставалось, как прикрыть руками уши - уровень децибел уже превышал максимально допустимый. ("Cessa il fragor!" - "Пусть прекратится шум!" - так восклицал хор в последней сцене).

Костюмы в спектакле в целом следует признать не слишком удачными - обычная вневременная эклектика. Хор был облачен в одеяния грязно-серого цвета, причем отличить аристократов в замке Инвернесс от шотландских беженцев на границе с Англией можно было лишь по каким-то вторичным признакам, вроде нищенских торб у этих самых беженцев. Ничем из этой общей массы не выделялись и Банко с Макдуффом. Поэтому особенно бросались в глаза белые рубахи Макбета во время убийства короля, золотое одеяние Дункана, малиновое платье Леди Макбет на пиру, ядовито-зеленый камзол мальчика-призрака в сцене пророчества. Они привлекали внимание к поворотным точкам сюжета: убийству, безумию, приближению смерти. "Макбет", одна из ранних опер Верди, предъявляет особые требования к певцам, исполняющим главные партии. Им следует владеть стилем и приемами бельканто, и в то же время они должны обладать "вердиевскими" голосами - то есть голосами большого диапазона, плотными, подвижными, эмоционально насыщенными и масштабными.
В полной мере таких голосов мы в этом спектакле не услышали. Пожалуй, лишь пение баса Вадима Лынковского, выступившего в роли Банко, более или менее соответствовало критериям, предъявляемым к исполнению ведущих партий в операх Верди. Обладатель красивого тембра, он пел интонационно чисто и в исполнении романса показал, что владеет вердиевским стилем и хорошо умеет петь legato. К сожалению, оркестр не поддержал усилия молодого певца, без всякой необходимости заглушая его в самых проникновенных моментах исполнения.
Оба тенора - и Максим Пастер, и Марат Галиахметов - в этом спектакле не порадовали. И это не вина певцов, а вина тех, кто назначал молодых артистов на партии, совершенно не соответствующие их дарованиям. Приятный лирический тенор Пастер, которого мы ранее отметили в роли Баяна на премьере "Руслана и Людмилы", пел совершенно не подходящую ему партию Макдуффа, которая требует более крепкого голоса и драматичного исполнения. В результате певец в буквальном смысле слова надрывался на сцене, но нужного результата все равно не достиг. Небольшая, но важная партия Малькольма, не содержащая особых вокальных изысков, не производит никакого впечатления без наличия определенной силы звука, которой у Галиахметова не оказалось.
Другие исполнители маленьких партий в целом произвели приятное впечатление. Особенно отметим Оксану Ломову, певшую Придворную Даму, и перейдем к исполнителям главных ролей.

Партию Леди Макбет, которая традиционно считается одной из труднейших (в частности, знаменитая Леди - Ширли Верретт считала ее более трудной, чем партию Нормы в опере Беллини) пела ведущая драматическа