Джакомо Пуччини. ПЛАЩ

Одноактная опера
Либретто Джузеппе Адами по драме Дидье Голд "La hoppelande"

Первая постановка: 14 декабря 1918 года, Нью-Йорк, Метрополитен Опера.

Действующие лица:
Микеле, хозяин баржи (50 лет) - баритон
Жоржетта, его жена (25 лет) - сопрано
Луиджи, грузчик (20 лет) - тенор
Тинка, грузчик (35 лет) - тенор
Тальпа, грузчик (55 лет) - бас
Фругола, жена Тальпы (50 лет) - меццо-сопрано
Продавец песен - тенор
Влюбленные - тенор и сопрано
Шарманщик, мидинетки (работницы шляпных или портновских заведений).
Тинка, Тальпа и Фругола - это не имена, а прозвища, которые по-русски можно примерно соответственно передать, как "Шкертик", "Крот" (в итальянском - часто пренебрежительное прозвище для недалёкого, "простого, как валенок" человека) и "вечно копающаяся, где-то ковыряющаяся".

Действие происходит в Париже на барже у берега Сены в 1910 году.

"Занавес поднимается прежде, чем заиграет музыка" - такова первая строка, написанная Пуччини в партитуре. (Надо ли говорить, что "продвинутые" режиссёры делают всё наоборот?!)

Берег Сены; вечереет. С ошвартованной у пристани баржи грузчики таскают на берег мешки с цементом. Микеле, как (в его представлении) и надлежит хозяину, комфортно устроился на палубе в носовой части, покуривая трубку и наблюдая за процессом разгрузки. Его жена Жоржетта возится на палубе, развешивая постиранное бельишко: подштанники, кальсоны, сорочки и прочую дребедень.
- Микеле, смотри, солнце садится в Сену. Правда, красиво?
- Угу.
- Что "угу"?
- Ничего.
- Микеле, что с тобой? Что ты бурчишь?
- Да все нормально… задумался… прости.
Муж хочет обнять Жоржетту, но она уклоняется от поцелуя.
Расстроившись, Микеле спускается внутрь.
Тут же воспользовавшись этим обстоятельством, грузчики решили устроить перекур. Потные и усталые, они собираются на барже. Заботливая Жоржетта предлагает им по стаканчику какой-то бормотухи, гордо именуемой вином. Но от халявы, разумеется, никто не отказывается - перекур плавно переходит в "культурный отдых"...
И тут, словно по заказу, на набережной появляется Шарманщик. Отработав весь день, он устало бредет к дому, влача на плечевом ремне свой видавший виды музыкальный агрегат.
Окликнув его, Луиджи просит Шарманщика утолить потребность пролетариата в общении с прекрасным, искусно помузицировав на своём дивном инструменте - разумеется, за некоторую плату.
Шарманщик, вдохновлённый "сверхурочным" заработком, охотно начинает вращать ручку музыкального агрегата. Вечерний воздух прорезают стоны механизма, давно нуждающегося в ремонте и настройке. Под незатейливый набор звуков, который с большим трудом можно было бы назвать прекрасной мелодией, развеселившаяся ни с того ни с сего Жоржетта вдруг начинает реализовывать свои хореографические потребности, выбрав себе в партнёры для танца Тинку. Луиджи и Тальпа посмеиваются над неуклюжими экивоками товарища. А тот, войдя в раж, уже "цыганочку с выходом" выплясывает; того и гляди, на степ а-ля Фред Астер перейдёт...
В конце концов, он-таки наступает своим кирзовым сапогом на ножку партнерши. Жоржетта тихонько вскрикивает, и Луиджи, легким движением отстранив горе-танцора, сам обнимает девушку.
Вот тут-то ОНО и случилось… От одного прикосновения друг к другу у молодых людей вдруг вскружились головы; в груди родилось неизъяснимое томление... Их танец становится все более и более страстным. Хорошо, что старый Тальпа вовремя предупредил пару о приближении Микеле - иначе опера просто могла бы закончиться, ровным счетом не начавшись. Влюбленные поспешно отходят друг от друга. Луиджи расплачивается с Шарманщиком; тот неторопливо уходит восвояси. А грузчики возобновляют свой нелегкий труд. "Эй, ухнем! Эй, ухнем! Еще разик, еще раз".
- Микеле, что ты планируешь на следующую неделю? - спрашивает Жоржета, пытаясь унять сердцебиение.
- Не знаю, еще. Посмотрим.
- Тальпа и Тинка останутся?
- Луиджи тоже останется… - подозрительно бурчит себе под нос Микеле.
- Да вчера он вроде не собирался…
- А сегодня передумал… Голод - не тетка.
- Тебе не нравится, как он работает?
- Я этого не говорил.
- Но ты это подумал! Почему ты никогда ничего не говоришь прямо? - чуть ли ни кричит на мужа женщина.
- Когда надо, я говорю.

Пока Микеле и Жоржетта выясняют отношения, на пристани появляется Продавец песен в окружении хохочущих мидинеток. Он пару раз останавливается и тоскливо напевает песенку - которую, собственно говоря, и продает в виде нот. Мелодия этой песенки напоминает лейтмотив Мими из "Богемы" все того же композитора Пуччини; а чтобы уж никто из слушателей не усомнился в этом, в конце он приговаривает: "È la storia di Mimì!" - такая ненавязчивая композиторская самореклама... Жоржетта, все еще пребывающая в этаком приподнятом настроении после танца с Луиджи (которое не удалось отравить даже "обожаемому" супругу), покупает у него ноты - действо совершенно бессмысленное, ибо нот она не знала и на музыкальных инструментах играть была не обучена. Но, принеся искусство в массы, Продавец песен, весело бряцая монетами в кармане, удаляется с чувством выполненного долга.

Как только, вместе со своими весёлыми барышнями, музыковед-популяризатор классики (предтеча нынешних басковых и "трёх теноров") скрывается, то тут же возникает жена Тальпы - Фругола. Она пришла забрать своего мужа домой, а заодно и поболтать немного о том, о сём с Жоржеттой. Раздраженный тем, что старуха прервала его разговор с женой, Микеле снова уходит.
А Фругола - дама деловая. Вооружившись большим мешком, она целый день шлялась по городу, отыскивая на помойках вещи, выброшенные за ненадобностью - в этот мешок она и складывает все свои "сокровища". Чего там только нет! Рваные кофточки, треснутое зеркало, сломанный гребень… На манер иллюзиониста Игоря Кио постепенно извлекая весь этот хлам из недр своей магической торбы, она на ходу придумывает истории, которые могли быть связаны с каждой из этих вещиц. Вообще, она тетка весёлая, мирная и неунывающая. Она мечтает иметь домик в деревне, где они с Тальпой могли бы счастливо жить вместе с их любимым полосатым котом Капралом - которого она, видимо, тоже подобрала на какой-то помойке; всё это она рассказывает Жоржетте. Девушка слушает ее и вспоминает о своем прошлом - о городке Бельвилле, где она родилась и росла, не зная забот; не зная скучной, рутинной и однообразной жизни на барже. Короче говоря, грустит она, горемычная. А Фругола всё о своем: "Хорошо иметь домик в деревне". Растроганная Жоржетта дарит женщине - для коллекции, так сказать, - купленные ею только что ноты. Типа, "возьми, Боже, что нам не гоже".

Тем временем грузчики закончили свою работу и вновь собрались на барже. Тальпа нежно обнимает свою старуху. Жизнь у них непростая, но вместе им легче справляться со всеми трудностями. Они собираются уходить и зовут с собой Тинку. Но тот говорит, что он лучше пойдет в какую-нибудь забегаловку и напьется. "Вино - это приправа к жизни. Когда я пью, я перестаю думать. Думы делают меня несчастным. Ah! ah! ah!" Тут с ним приключается небольшая истерика, и тогда Луиджи поет свое ариозо: Hai ben ragione; meglio non pensare (Да имей ты разум, но лучше ни о чем не думай; нагружай спину, склоняй голову к земле - и вперед; хлеб достается нам пòтом и кровью; нет счастья в жизни; любовь мы видим лишь урывками и т.п.). Тинка резонно возражает: он, мол, все же пойдет и напьется, а завтра - оно и так наступит, там и посмотрим (иными словами, Господь даст день - Господь даст и пищу; не заботьтесь о завтрашнем дне, как говаривал Иисус из Назарета). "Buona notte a tutti." - желает он всем спокойной ночи.
Тальпа с Фруголой тоже начинают собираться, но прежде опять заводят любимую песню о домике в деревне и коте Капрале - это их навязчивая идея, от которой нет избавленья. Жоржетта, в свою очередь, снова начинает грустить и вспоминать Бельвилль. "Дежа вю", одним словом. Их разговор, естественно, слышит Луиджи, и на слове "Бельвилль" он вдруг оживляется: оказывается, он тоже из тех мест! - односельчане они с Жоржеттой. Тут двое молодых людей впадают в сладкую ностальгию (проделывая это довольно красиво). У Фруголы вновь случается острейший приступ жажды иной жизни - но она все же находит в себе силы вернуться с небес на грешную землю. Старуха берет Тальпу за руку, и они уходят, не забыв (в который раз!) напомнить слушателям о домике в деревне. Так, с песней, они и удаляются.

Луиджи и Жоржетта остаются одни; страсть в них вспыхивает с новой силой, но… - они должны быть очень осторожны; ведь в любую минуту может появиться Микеле. Тем не менее, влюбленные "заводятся" очень быстро. Им уже недостаточно простых мечтаний о любви, но неудержимо тянет осуществить все свои фантазии на практике. Однако Микеле, не заставляя себя ждать (опера-то одноактная!), вновь выходит на палубу. Быстро отскочив от девушки, Луиджи обращается к патрону с просьбой об увольнении, говоря, что завтра утром уже не придет. Хозяин баржи слегка обескуражен. Где же ему к утру найти другого здоровенного молодого парня, который будет таскать тяжести - причём, за сущие гроши? Но удерживать грузчика он не собирается. У Микеле вообще как-то неспокойно на душе; "грусть-тоска его съедает". Луиджи желает патрону доброй ночи и направляется к трапу. - "Buona notte!" - резко отвечает ему тот и снова спускается в каюту. Спрашивается, а зачем выходил?
Луиджи мгновенно меняет траекторию и бежит обратно к Жоржетте; он уже не в состоянии контролировать свою страсть. "Хочу тебя целовать и ласкать, - страстно поет он. - Не могу больше видеть тебя рядом с этим стариком. Ревность душит меня. Я его прирежу!" - заявляет Луиджи, выхватывая нож. Жоржетта пытается его немного остудить, напоминая, что ее муж всё-таки может в любой момент опять подняться на палубу, и предлагает следующее: когда Микеле заснет, она подаст сигнал (выйдя наверх, зажжет спичку), - и тогда они с Луиджи смогут всю ночь предаваться любовным утехам. Парень, скрепя сердце, соглашается и уходит.

А Жоржетта тем временем находит немного времени, чтобы пожаловаться посетителям оперы на судьбу: "Как трудно быть счастливой". Чтобы зажечь фонари, наверх выходит Микеле. Попутно он интересуется у жены - с кем это она тут разговаривала? "С Луиджи, - отвечает женщина. - Он попрощался. Больше мы его не увидим".
А Микеле ну что-то совсем стало как-то нехорошо. Он понимает, что его жена несчастна - но решительно не знает, что делать. Микеле пытается напомнить ей о тех днях, когда они были счастливы. Жоржетта уже давно не любит мужа, но сентиментальные воспоминания о прошлом вызывают в ней жалость к супругу. Она помнит, как они радовались рождению ребенка; однако тот вскоре умер, и с его смертью для нее счастье как-то ушло из супружеской жизни. Разрываясь между жалостью к мужу и страстью к Луиджи; она умоляет Микеле не мучить ни себя, ни ее воспоминаниями о том, чего не воротишь. Микеле грустно говорит: "Мои седины - оскорбление для твоей молодости". Жоржетта больше не может выносить эту пытку. Она собирается уйти, но муж, начиная подозревать измену, все же предпринимает последнюю попытку вернуть ее любовь. Он накрывает жену своим плащом, воскрешая в памяти времена, когда они любили друг друга. Как часто раньше, бывало, они сидели вот так, обнявшись и укачивая ребенка. "Побудь со мной, ночь так прекрасна!" - просит он. Но будучи не в силах терпеть душевные страдания дальше, Жоржетта высвобождается из объятий Микеле и довольно неубедительно говорит: "Мне так хочется спать".

Напрасно лодочник ждет сочувствия от жены или хотя бы намека на какое-то теплое чувство; Жоржетта уходит вниз. Молча проводив ее взглядом, он в ярости произносит одно-единственное слово: "Sgualdrina!" (распутница, мягко говоря).
Тем временем на пристани показались двое влюбленных; у них - романтическое ночное свидание. Юноша и девушка обнимаются, целуются, и это еще больше раздражает Микеле, чьи думы и так чернее ночи.
Влюбленные, наконец, уходят - и воцаряется напряженная тишина. "Nulla! Silenzio!" - произносит Микеле. [ Прослушать фрагмент оперы. ] Какое-то неизъяснимое чувство ему безошибочно подсказывает, что у жены есть любовник. Но кто он? Жизнь на судне достаточно уединенна и изолирована от "большого мира": они почти никого не знают и ни с кем не встречаются. Кто же тот мерзавец, разрушивший, как полагает Микеле, их с Жоржеттой счастье? Тальпа? - вряд ли; он слишком стар. Тинка? - нет, не может быть; ему хорошая порция граппы или кьянти заменяет все земные радости. Луиджи? - да нет; иначе он не попросил бы расчет и не ушел. Но кто же тогда? Кто?.. - В задумчивости Микеле достает свою трубку и раскуривает ее.

…Томящийся страстью Луиджи, схоронившись в кустах на берегу, давно уже дожидался условного сигнала. Когда же вспыхнувшая в руках Микеле спичка на мгновение озарила палубу, парень - решив, что это и есть долгожданный зов Жоржетты - стремглав мчится к барже. Заметив на берегу какое-то движение, Микеле тихонько отступает в тень и видит крадущегося на борт судна Луиджи.
Вот она, разгадка! - разгневанный муж бросается на пришельца и мёртвой хваткой хватает его за горло. Завязывается борьба. Луиджи пытается вынуть нож, но обладающий недюжинной силой Микеле только крепче стискивает у него на горле стальное кольцо своих рук.
- Ты любишь мою жену! - кричит он.
- Неправда!.. Отпусти...
- Ты умрешь, гаденыш!
- Убийца, убийца!
- Сознайся, ты ее любовник?
- Отпусти меня, отпусти!
- Сознайся!
- Si... - шепчет слабеющий Луиджи.
- Повтори!
- Si... l'amo!
- Повтори!
- L'amo!
- Громче! (Хотя глупо требовать увеличения громкости, пережимая при этом жертве голосовой аппарат...)
- L'amo! Ah! - кряхтит бьющийся в конвульсиях Луиджи - и... умирает.

В этот момент из каюты поднимается Жоржетта: "Микеле, Микеле!" - 
Финальная сцена: Луиджи Монтесанто - Микеле, Клаудиа Муцио - Жоржетта, Джулио Крими - Луиджи. (Премьера, Метрополитен Опера, Нью-Йорк, 14 декабря 1918).
Встревоженный муж, не зная, что делать с трупом, накрывает его плащом.
- Микеле, мне страшно,- говорит Жоржетта. - Я слышала какой-то шум…
- Должно быть, тебе показалось... Здесь никого нет.
- Микеле… я тут подумала над своим поведением и решила попросить у тебя прощения. Я незаслуженно жестоко обошлась с тобой, а теперь никак не могу уснуть из-за этого… Можно, я побуду рядом с тобой?
- Где? Под моим плащом? - угрюмо спрашивает он.
- Да! Возле тебя…
Жоржетта напоминает мужу о том, как прежде он сам ей говорил, что у каждого человека должен быть широкий плащ, который может скрыть все его тайны.
- А иногда - убийство! - вдруг резко и грубо подхватывает он. - Иди сюда, под мой плащ… Иди!
Микеле встает, и, распахнув плащ, швыряет к ногам женщины бездыханное тело ее любовника.
- А-А-А-А-А-А-А!!! - истошно кричит Жоржетта.

Занавес.

Призрачная справка:

"Плащ" - это первая из "триптиха" однактных, контрастных по настроению опер - проекта, который Пуччини любовно вынашивал много лет. Однако его издатель, Джулио Рикорди, постоянно отговаривал композитора, ссылаясь на то, что подобная затея не будет иметь кассового успеха. Таким образом, лишь после смерти Рикорди в 1912 году Пуччини смог приступить к осуществлению этого плана.
Сюжет первой оперы нашёлся без труда: в парижском театре Мариньи Пуччини увидел пьесу Дидье Голд "La houppelande", восторженно описанную им в письме к Иллика, как в высшей степени "романтически-парижски-бандитскую". Но отношения с композитора с либреттистом к тому времени вступили далеко не в лучшую свою стадию, и Пуччини обратился к молодому драматургу Джоаккино Форцано. Последний, однако, вовсе не пришёл в восторг от идеи переделки уже готовой пьесы (хотя либретто для других двух опер "триптиха" - "Сестра Анжелика" и "Джанни Скикки" вышли из-под его пера), и порекомендовал Пуччини обратиться к дипломату и поэту Фердинандо Мартини. Тот, однако, по прошествии нескольких месяцев решил, что профессия либреттиста - не его поприще, и также предпочёл откланяться. Только после этого Пуччини обратился к Джузеппе Адами, который с готовностью принял предложение.
В то время, однако, они были плотно заняты работой над оперой "La Rondine", - таким образом, сочинение "Плаща" началось не ранее октября 1915 года, и было закончено 25 ноября 1916 (при этом ещё оставались совершенно неясны сюжеты других частей "триптиха").

Как бы то ни было, новый опус до того понравился композитору, что он решил дать оперу на следующий год, в один вечер с "Le Villi". Но этому плану сбыться было не суждено: Титта Руффо - в представлении Пуччини, идеальный Микеле - был призван в армию, и композитор отказался от постановки. Таким образом, "Плащ" ждал своей премьеры в составе "триптиха" - она, в отсутствие автора, состоялась за океаном месяц спустя после окончания Первой мировой войны.
На премьере роли исполняли Клаудиа Муцио (Жоржетта), Джулио Крими (Луиджи), луиджи Мотесанто (Микеле), Анджело Бада (Тинка) и Адам Дидур (Тальпа). Дирижировал Роберто Моранцони.

Первая итальянская постановка состоялась в Риме 11 января 1919 года (на сей раз - с непосредственным участием Пуччини), с Мария Лабиа (Жоржетта), Матильде Бланко Садун (Фругола), Эдуардо де Джованни [настоящее имя - Эдвард Джонсон] (Луиджи) и Карло Галеффи (Микеле). Дирижировал Джино Маринуцци; ставил оперу Тито Рикорди.
В конце 1921 года Пуччини чуть "исправил" оперу, заменив риторическое обращение Микеле к Сене ('Scorri, fiume eterno') на более короткий и напряжённый монолог, непосредственно "завязанный" в действие ('Nulla! Silenzio'), который с тех пор незыблемо вошёл в исполнительскую практику "Плаща".
Среди не столь давних исполнителей партии Микеле славился Тито Гобби; а партию Луиджи в своё время превосходно исполнял Дмитрий Смирнов - его исполнение очень высоко ценил сам Пуччини.
В России эта опера никогда не ставилась.

© Кирилл Веселаго