МАРИЯ КАЛЛАС - МОЙ ВРАГ#35

Вена, 1954. Я глубоко возмущена тем, что произошло. "Ла Скала" приехала в Вену с Лючией. Нас всех пригласили на этот выездной спектакль, который в столице Австрии так ждали. Но я очень гордилась, что Джузеппе вместе с Каллас и Гербертом фон Караяном стали главными фигурами в этом блистательном спектакле.
Вчера вечером все мы, волнуясь и переживая, и множество венцев, любящих оперу, а также Джузеппе Ди Стефано (я уже знала это), разместились в театре. Я сидела рядом с синьорой фон Караян.
Правда, уже во время спектакля меня раздражал ярко освещенный дирижерский пульт. Я впервые увидела нечто подобное. Джузеппе Верди, подумала я, в свое время ограничивался только своим присутствием в оркестре, а тот сам, без управления, исполнял его оперы. Тогда еще не было подиума, не полагался дирижер с палочкой. По окончании спектакля композитор робко поворачивался к публике и скромно раскланивался. Спектакль прошел великолепно, хотя с самого начала было видно, что Каллас изо всех сил старалась главенствовать. Но тут по крайней мере понятно: это ее опера, опера сопрано, Лючия - титульная героиня, и тенору выходить на аплодисменты полагается только после нее.
Когда закончился первый акт, Каллас в сопровождении Караяна поспешила на сцену, торопясь получить аплодисменты прежде Джузеппе. Караян целовал певице руки, она кланялась до самой земли, подметая пол рассыпавшимися рыжими волосами, на мгновение уходила и опять появлялась, цепляясь за занавес, словно какая-нибудь "дива" двадцатых годов. Что тут поделаешь - это тоже шоу. Она действительно была великой Лючией. До сих пор я прощала ей все.
Однако, если разобраться, подобное поведение актрисы выглядело, настолько смешным, что мы даже переглянулись с синьорой Караян. Зрители вокруг тихонько посмеивались, и видно было, что продолжают аплодировать лишь для того, чтобы еще раз посмотреть на это ее персональное представление. Публика, похоже, забавлялась таким спектаклем в спектакле.
- Да что же это она делает? - воскликнула, не выдержав, синьора Караян. - Просто глазам своим не верю.
Каллас и в самом деле не знала меры. Мне было очень неловко за нее, а публика совершенно откровенно забавлялась.
В последнем акте зрители обычно аплодируют Джузеппе при открытом занавесе, устраивая самую настоящую овацию. Как я уже говорила, венцы обожают моего мужа и всегда проявляют к нему свою любовь и восхищение. И то, что произошло в финале, просто взбесило нас. Когда занавес опустился после конца акта, в котором сопрано вообще не поет, так как лишь присутствует на сцене в виде трупа, то кто бы вы думали выходит на аплодисменты? - Каллас и Караян, опять одни, и она снова рассылает воздушные поцелуи и повторяет представление с поклонами до земли.
Джузеппе и бас, певшие вместе с хором весь этот финальный акт, должны были ждать, пока обе "звезды" вернутся за кулисы, чтобы получить наконец аплодисменты в свой адрес.
Лючия ди Ламмермур - это ведь не только сцена безумия героини. Без четвертого акта и арии тенора "Trombe degli avi miei", опера не состоится, ее можно положить на полку.
Джузеппе был вне себя от возмущения. Столь несерьезное и неуважительное отношение к чрезвычайно уважаемым коллегам было просто неслыханным. Гирингелли, директор "Ла Скала", понял, что Каллас и Караян, подыгрывающий ей, явно переборщили, и не замедлил извиниться перед Джузеппе за кулисами, пообещав, что впредь не потерпит ничего подобного и отныне специальный служащий будет выпускать артистов на поклон, в соответствии с утвержденным дирекцией протоколом. Сегодня мне прислали от Гирингелли дивные розы, и я опять потеряла еще одну отличную возможность возненавидеть эту женщину.

Верона, июль 1954. Была на "Арене". Наконец-то увидела собственными глазами театр, о котором так много слышала. Никогда в жизни не приходилось наблюдать такое огромное скопление зрителей, собравшихся на спектакль под открытым небом, в столь необыкновенном месте.
В этот совершенно волшебный вечер Джузеппе поет на древней арене в Мефистофеле.