Незабываемая Берта (воспоминания об Учителе)#10

Как быстро пролетает время: не успеешь оглянуться, а прошло уже почти двадцать пять лет с тех пор, как я закончил консерваторию у Б. С. Маранц. Берты уже нет в живых около десяти лет, она умерла, чуть-чуть не дожив до своего девяностолетия.

Сколько утекло воды за это время, сколько произошло в жизни событий - но память и воспоминания о молодых годах почему-то становятся все лучше и лучше, словно листок фотобумаги в ванночке с проявителем: "проявляются" все отдельные, самые яркие моменты жизни, встречи с людьми, с друзьями, с однокурсниками, которые разъехались по всему свету, молодые годы, консерватория, общежитие, свидания, влюбленность...

И почему-то все эти воспоминания овеяны огромной грустью, печалью: к тому счастливому периоду молодости уже никогда не вернуться, бег времени неумолим, но жизнь продолжается со своими новыми заботами, своими радостями и печалями.

Моя милая и дорогая Берта Соломоновна постоянно находится рядом со мной: в моей памяти, душе, мыслях, сознании, она дала мне путевку в жизнь, в прекрасное; научила любить, наслаждаться музыкой, любоваться истиной красотой жизни; научила верить в высокие идеалы искусства и музыки, которые наполняют мою жизнь, отчего становлюсь еще более счастливым. И за все это спасибо тебе, моя дорогая Берта, тебя невозможно забыть никогда!

...В прошлом, 2004 году случайно оказался проездом в Нижнем Новгороде. Времени до отправления поезда оставалось буквально полтора часа, и я немедленно поймал такси и помчался в свою родную консерваторию на улицу Пискунова, 40. Было начало августа, в консерватории никого не было, шел плановый ежегодний косметический ремонт здания, во дворе валялась куча мусора, старые ведра из-под краски, разорванная бумага...

Я с трепетом и огромным волнением вошел внутрь здания, там все поменялось: само здание консерватории выкрасили в какой-то холодный, блеклый розово-грязный цвет, внутри здания сделали новую парадную лестницу, стены тоже выкрасили; вместо общежития, в котором я жил все годы учебы, сделали репетитории студентам для индивидуальных занятий. Вся атмосфера мне показалась очень унылой и печальной.

Затем поднялся на второй этаж, почувствовал, что биение сердца стало учащаться... Через несколько мгновений я дойду до него, моего родного 36-го класса, в котором большую часть своей жизни проработала Берта. Класс, в котором проходили все наши занятия с ней; класс, в котором она играла, учила нас, отдавала всю себя, свое умение, знание, жизнь... Наконец, я медленно зашел в класс и... почувствовал, как внезапно подходит к горлу огромный ком, на какой-то момент остановилось дыхание, слезы выкатились из глаз...

Я увидел перед собой жуткую картину: старые ободранные стены; с потолка свисают хлопья штукатурки, окна наполовину перебиты; рояль Ферстер, за которым Берта музицировала и проводила с нами уроки, был разбит вдребезги - фальшивый, ненастроенный, клавиатура неровная, весь грязный и замызганный; на стенах висели все те же портреты Г. Нейгауза. Г. Гинзбурга, Шопена, С. Рихтера, а портрет Берты... ВАЛЯЛСЯ НА ПОЛУ!!! стекло на нем было разбито.

Я тут же его поднял, бережно протер, хотел повесить на стену, но оказалось, что веревка с задней стороны порвана... затем я подошел к окну, стал смотреть во двор - мне показалось, что я ничего не вижу, потому что, слезы из глаз текли ручьем: впервые за долгие годы я стоял и плакал, как ребенок. Такого ужаса от увиденного вокруг никак не мог себе представить.

...В этот момент в моей памяти стали проплывать картины прежних лет: моей молодости, учебы; почему-то вспомнил юбилей Берты, когда ей было 75 лет - тогда приехали все ее ученики из разных уголков страны: Женя Рывкин из Риги, Е. Левитан из Свердловска, Игорь Семенович Бендицкий, сын Берты Соломоновны Маранц, из Ростова-на-Дону (он - просто копия Берты, с такой же застечивой и милой улыбкой); Л. Лядова из Москвы, Ю. Муравлев из Саратова, много-много других, даже и не вспомнить. Вся консерватория гудела во время этого события, было много концертов, в которых играли только ученики Берты, потом бесчисленные поздравления, награждения, телевидение, пышный и торжественный ужин в ресторане...

Вспомнил, как в один их этих вечеров Берта перед своим выступлением на сцене быстро зашла в класс, стала перед зеркалом поправлять свою прическу, накрашивать губы, затем повернулась и спросила меня: "Ну, как тебе мое новое платье, правда красивое?", а я только и сказал, что: "Берта Соломоновна, да вы просто прелесть, выглядите очень молодо, вам очень идет к лицу это платье, а какие красивые туфли - нет слов!" Берта аж просияла, затем попросила меня поправить ей сзади воротничок на платье, и посоветовать, надевать новые серьги, которые ей подарили, или нет, как бы они не мешали играть.
Я ей порекомендовал не надевать, потому что мне они показались немного массивными, и это будет мешать, лучше в следующий раз, когда будет не такой ответственный концерт. Затем отдал ей свой белый платок, чтобы вытирать руки на сцене (свой она впопыхах где-то оставила в другом классе), и пожелав ей "ни пуха, ни пера", проводил ее до артистической, бережно взяв под руку. Как она замечательно играла в тот вечер!...

Вот так молча я простоял у окна, вспоминал, как перед началом учебного года мы всегда приводили в порядок этот класс, покупали новые цветы (Берта их просто обожала: и дома, в комнате у нее повсюду стояли живые цветы), меняли землю в горшочках и любовно их расставляли и вешали на стены, протирали рояль...

В класс зашел В.Данилейко, видимо, хотел позаниматься со своим учеником, затем увидел меня, вспомнил, поздоровался и улыбнулся, потом спросил, почему я так расстроен. Я ему стал говорить: "Как же вы допустили это, Берта столько лет проработала в консерватории, столько отдала ей здоровья, и вместо того, чтобы ремонтировать центральную лестницу в вестибюле, лучше бы повесили в первую очередь мемориальную доску на дверь ее класса, привели бы все в порядок, почистили, помыли, отремонтировать рояли, покрасили бы стены, потолки, а вы просто плюнули на ее память, и все здесь захламили, разве она этого заслужила?"

В. Данилейко что-то промолвил насчет того, что как всегда у государства нет денег, средств на ремонт, и все такое... Ну, что мне оставалось ему на это сказать? Я молча вышел из класса, спустился вниз во двор консерватории, быстро поймал такси и поехал обратно на вокзал. Через несколько минут сел в поезд, зашел в купе, подождал, пока поезд тронется с места, затем вышел в тамбур покурить, и направился в вагон-ресторан, сев там за столик.

Ко мне подошла официантка. Очевидно, почувствовав во мне по внешнему виду "богатенького Буратино" из Израиля, приготовилась "раскрутить" по полной программе, спросив:

- Что вам принести из горячего, хотите антрекот? Кстати, у нас есть замечательный "Мартини", французский коньяк, бренди...

- Ничего мне не нужно, миленькая, принеси мне только родные двести граммов в графине, мне сегодня очень плохо...

Официантка только недовольно хмыкнула, и пошла на кухню.

...Весь вечер и всю ночь просидел я в вагоне-ресторане, искурив две пачки сигарет и выпив два графина водки. Настроение было препаршивое, в голову не лезли никакие мысли, только сидел, опершись локтем об стол и все время смотрел в окно на проносящиеся мимо бесконечные столбы. Из головы не вылезали грустные мысли о Берте, о том, что ее так вот подло предали; захламили, загадили весь ее знаменитый 36-й класс, уронили на пол ее портрет, по сути - плюнули, предали память выдающегося педагога, живую легенду и славу города Горького, о котором в музыкальном мире никто бы и не знал, если бы не Берта, отдавшая консерватории около 50 лет своей жизни...

Извините меня, дорогая Берта Соломоновна, за то, что загадили ваш класс, плюнули на него; простите, что упустил это - откуда же я знал, ведь я давно уже здесь не живу, не обижайтесь, очень прошу вас, они не ведают что творят. Лучше пожалейте их, все равно память о вас останется у людей на долгие годы, вы совершали удивительные, бесценные поступки, отдавали свое сердце своим ученикам, научили их играть, любить музыку, быть счастливыми, а такое забыть невозможно...

Берта Соломоновна, а помните, когда я был маленьким, вы пришли тогда к нам домой и стали расхваливать мой игрушечный автомат, рассказывать про оперу "Князь Игорь", про половцев, Кончака, русскую дружину, богатырей? А что там было дальше, пожалуйста, расскажите...

Игорь Беров,
Израиль, октябрь 2005 г.