гламурная жесть, или приглашение в оперу#2

Если зажигают звёзды, значит это кому-то нужно
И ой, как нужно: ведь много звёзд бывает только в небе. Их куда как меньше на эстраде, а уж в опере - и вообще, как говорится, кот наплакал. Ну, не может их быть много, просто по определению: потому ведь и помнят народы мира имена Корелли, Каллас, Бастьянини, Атлантова, Вишневской, Мазурока или Образцовой - потому что всегда они были в единственном числе, они были совершенно уникальны, единственны и неповторимы. Были, кстати, единственны и неповторимы и дирижёры оперных театров - Мелик-Пашаев, Самосуд, Дранишников, Грикуров, Хайкин. Каждый по-своему.

Но тогда время было немножко иным. Тогда ещё ценились так называемые "рабочие лошадки" - иными словами, певцы и певицы, которые "тянули" на себе весь репертуар театров. Причём неплохо тянули, по чести-то говоря. Да и правда: любители оперы жаждут спектаклей семь дней в неделю, шли они (спектакли) действительно почти каждый день. Где же на них "звёзд"-то набрать?

Россию и здесь выручил издревле наработанный опыт Запада: ныне имена, скажем, Дмитрия Хворостовского или Анны Нетребко на слуху даже у людей, довольно от оперы далёких. Эти певцы не лучше и не хуже многих других, но роднит их одно обстоятельство: их слава пришла в Россию "из-за бугра", а международная известность стала не "счастливым стечением обстоятельств", но результатом мощной рекламной кампании, хорошо просчитанной маркетологами фирм "Philips" (Хворостовский) и "Deutsche Grammophon" (Нетребко). На гребне интереса к России, на заре "перестройки" Хворостовского продвигали, как "красного баритона", "голос Сибири" и так далее. Сотни тысяч долларов, вложенных в рекламу, вернулись миллионами, вырученными на продаже дисков. Для оперного театра голос Дмитрия Хворостовского откровенно слабоват, и не всегда слышен за оркестром - но на микрофон ложится хорошо, а что ещё надо? Голос, звучащий во всех магазинах "популярной классики", теперь поёт у вас дома, а с обложки диска на вас смотрит лицо, "засветившееся" на сотнях глянцевых журнальных обложек. Баритон Хворостовский, виолончелист Йо-Йо-Ма да дирижёр Гергиев: положите эти диски на видное место в гостиной - и вы уже культурны, "продвинуты в классике" и очень интеллигентны.

Для "раскрутки" Анны Нетребко в ход был пущен иной приём - в придачу к неизбежному "секс-символизму" её имиджмейкеры прибегли к менее политизированной и изысканной, но куда более беспроигрышной легенде о Золушке: вроде как Нетребко трудилась в театре уборщицей; работая шваброй где-то за сценой, напевала себе тихонько арии и сцены из опер (а что ещё у нас уборщицы-то поют, Господи?) - вот тут-то её, по легенде, Гергиев услышал и благословил. Слава Богу, хоть в гроб не сошёл. Затем, спустя пару лет после Германии и Америки, к воспеванию певицы подключились и российские труженики "светской хроники": отродясь не бывавшие в опере "обозреватели" без запинки вещают, что "Выступления Анны Нетребко каждый раз - сенсация" или бесстыдно заявляют, что "цена билета на ее "Травиату" в Зальцбурге на черном рынке зашкаливала за 4000 евро" и пишут, что "критики и публика слились в единой экстатической любви к певице".
Да и сама Нетребко, эта Анна Курникова российской оперы, не стесняется самых дерзких гипербол в своих многочисленных интервью: "К моему большому сожалению, шумиха в масс-медиа раздулась до невероятных размеров. Появляются интервью, которые я никогда не давала. Однажды на обложке журнала я увидела свое лицо, приставленное на чье-то чужое тело". Стоит ли говорить, что если бы это было правдой, то изданиям было бы не избежать огромных исков от импресарио старлетки? Но свежеиспеченная прима не унимается: "Если судить по прессе, я уже четыре раза была беременна. То у меня связь с Робби Уильямсом, то с Роландо Вийязоном"...

По одёжке встречают?
Газета "Нью-Йорк Таймс" как-то написала: «На недавнем приёме в Метрополитен опера г-жа Нетребко блистала в бархатном платье от Dolce & Gabbana с кружевным воротничком и брошью ($2,995), шубке из стриженого меха ласки от Louis Vuitton ($10,600), потрясающей сумкой из меха лисы от Escada и расшитых блёстками босоножках от Prada ($635).
"Я люблю надевать это в оперу, - сообщила сопрано о своём наряде. - Я часто хожу на спектакли своих коллег. Или на какие-нибудь большие, роскошные вечеринки!"» Вот это и есть пресловутый гламур: в репортажах о выступлениях Хворостовского названия брендов производителей модных аксессуаров и одежды также встречаются куда чаще имён композиторов или названий опер. Оно и понятно: гламурной публике всё это ближе и понятней.

Под пение Паваротти по американскому ТВ идёт реклама макарон; Доминго рекламирует часы "Ролекс", Нетребко в Германии рекламирует всё: от ноутбуков до нижнего белья. Директоры оперных заведений потирают руки: ведь так важно, чтобы явившаяся в оперу гламурная публика могла воскликнуть: "Ба! Знакомые всё лица!"