"тройка, семерка, туз..."#3

Вот и еще стихи. Это уже Державин, XVIII век - время действия оперы.

"В те дни, как все везде в разгулье:
Политика и правосудье,
Ум, совесть и закон святой,
И логика пиры пируют,
На карты ставят век златой,
Судьбами смертных пунтируют,
Вселенну в трантелево гнут;
Как полюсы, меридианы,
Науки, музы, боги - пьяны,
Все скачут, пляшут и поют."

Здесь - разгул последней картины оперы и почти цитата из бриндизи Германа: "ум, совесть и закон святой" (вспомните его презрительное: "труд, честность - сказки для бабья"). Этот же мотив ("Что наша жизнь? игра!") подхватывает Лермонтов в "Маскараде":

"Что ни толкуй Вольтер или Декарт -
Мир для меня - колода карт
Жизнь - банк; рок мечет, я играю,
И правила игры я к людям применяю".

Однако цитируемые выше строфы относятся скорее к образу Германа из второй части оперы, последующей за его схваткой с Роком. В первой половине - это образ, пораженный типичным романтическим недугом - психологической раздвоенностью сознания. Свойственная Герману пылкость воображения, одержимость страстью несовместима с осознанием своего положения в обществе:

"…Он был … небогатый,
Безродный…
Собою бледный,…
Без роду, племени, связей,
Без денег, то есть без друзей,
А впрочем, гражданин столичный,
Каких встречаете вы тьму,
От вас нимало не отличный
Ни по лицу, ни по уму.
Как все, он вел себя нестрого,
Как вы, о деньгах думал много.."

Я надеюсь, читатель простит мне дерзкие купюры в бессмертном пушкинском тексте. Они сделаны ради поэтической аналогии. Пред нами портрет "родного брата" нашего героя - Евгения из "Медного всадника" - еще одной "петербургской повести" Пушкина.
Но небольшая инверсия - и в этих стихах можно расслышать и тихий голос Лизы:

"Я жизнь свою вручила князю,
избраннику по сердцу, существу умом,
красою, знатностью,
богатством достойной не такой, как я..."

Оперу "Пиковая дама" с поэмой "Медный всадник" также сближает и образ бушующей стихии, на фоне которой вершатся человеческие судьбы.
Несколько слов из повести: "Германн стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни ветра, ни снега" превращаются в опере в поэтическую метафору, где в полном соответствии с романтической традицией эмоциональное состояние героя гармонирует с музыкальной картиной бури.

Конечно, круг чтения, определенный художественно-литературный фон могли, в конце концов, отразиться в сознании либреттиста-литератора непроизвольно. Однако можно предположить, что создавая новую форму бытия пушкинской повести и ее персонажей в музыке, либреттист не миновал многомерность современной ему русской литературы.

"Пиковая дама" - повесть и опера - как и "Медный всадник", входят в единую систему художественных образов "Петербургских повестей", рожденных под воздействием ирреальных пейзажей города-призрака. В их ряду - поэзия Пушкина, повести Гоголя и романы Достоевского, наполненные таинственной и мрачной жизнью видений, где в судьбу человека вторгаются потусторонние силы, явно к нему недоброжелательные. На этих страницах вдруг оживают страшные портреты, и величественный призрак Медного всадника может вдруг обернуться жалкой тенью несчастного чиновника.