Всегда восторженная речь и кудри черные до плеч...

Сегодня я хотел бы помянуть добрым словом моего друга - замечательного артиста и чтеца Игоря Озерова. Появление этого имени на нашем сайте может иметь логичнейшее обоснование. В фильме-опере "Евгений Онегин", поставленном в пятидесятые годы Романом Тихомировым (в то время - главным режиссёром Кировского театра), Озеров появился в облике Ленского (пел Григорьев, и пел очень достойно). Вообще, состав актеров был идеальным: красавец Вадим Медведев с его аристократическим челом, был хрестоматийным Онегиным (Кибкало); Татьяна, красавица под стать ему - Ариадна Шенгелая (Вишневская), а Ольга - кокетка Немоляева. Фонограмму в очень хороших и естественных темпах записал Б. Э. Хайкин. Но от Ленского невозможно было оторвать глаз: высокий, с одухотворенным лицом, с роскошными, слегка вьющимися волосами до плеч. Казалось, живое воплощение наших представлений пушкинского героя. Им был создан поистине трагический образ: контраст красоты и роковой судьбы поэта. А свою последнюю элегию - плод скорбных размышлений - Ленский писал в тиши кабинета (по Пушкину), кино представило такую возможность. Эта была первая работа Игоря в кино, и я мальчишкой увидел его в первый раз, тогда еще не зная, что судьба подарит мне его дружбу длиной в четверть века…

Он оказался в нашем доме случайно (случайно ли?). Мама, пианистка-концертмейстер, работала в Ленконцерте, и на одном из сводных концертов она заменила в выступлении заболевшего пианиста - постоянного партнера чтеца Озерова. Игорь всю свою жизнь чтеца всегда выступал с сопровождением музыки. Это была не мелодекламация, музыка всегда подбиралась в точном соответствии с поэзией, ее эмоциональном строем. Ему, видимо, по душе пришелся случайный творческий контакт с новым концертмейстером, и он появился у нас с предложением к маме о постоянном сотрудничестве. Войдя в комнаты и увидев на стене портретную галерею оперных персонажей Довенмана, он на мгновение потерял дар речи. Он и не знал, что вчерашняя пианистка - жена его любимого певца. Игорь признался в своем поклонении и рассказал, что у него с женой давняя традиция (почти, как в "Иронии судьбы") - в новогодний вечер слушать "Вертера" в Малом оперном. По причине краткости оперы, ее каждый год ставили именно вечером 31 декабря, и довольные посетители театра, соприкоснувшись с прекрасным, благополучно успевали к праздничному столу.

Вертер в исполнении Довенмана был его любимым оперным героем. Игорь рассказывал, как его в первый раз потрясла сцена появления Вертера у Шарлотты, когда на фоне черного бархата портьер вдруг возникло бледное лицо отвергнутого Вертера: "Да, я пришел, чтобы в последний раз…", а потом: "Вот строфы Оссиана, в них вся моя душа… О, не буди меня, дыхание весны…." Игорь потом много раз вспоминал "Вертера" и я подумал, что его Ленский на экране безусловно сродни герою Гете…

К тому времени Игорь оставил БДТ и перешел на постоянную работу в Ленконцерт. У него возник непримиримый конфликт с Г. Товстоноговым. Игорь не стерпел жесткого диктата, интриг. Замена театральной сцены на эстрадную была вынужденным шагом, но Игорь был бескомпромиссен в творчестве.

А актером он был необыкновенным. Одной из первых его театральных работ был князь Мышкин. Он играл его периодически, в паре с гениальным Смоктуновским (мне крайне повезло, я видел "живой" спектакль со Смоктуновским, и поверьте, помню все его мизансцены, его голос, с момента первого появления в поезде до колыбельной Рогожину в финале). С назначением Игоря на эту роль связана история почти в духе Достоевского. Товстоногов был категорически против кандидатуры Озерова, разразился скандал и Игорь вышел из театра в подавленном настроении. Он шел вдоль Фонтанки, так же, как много позже, герой его фильма "Все остается людям" пойдет, не разбирая дороги, с мыслями о самоубийстве. Вдруг кто-то сзади положил ему руку на плечо, Игорь обернулся… Смоктуновский. Великий актер обнимает его и, со словами дружеского участия, незаметно ведет назад в театр. На Ленинградском ТВ в свое время была сделана запись сцен с Озеровым-Мышкиным и я как-то видел сцену объяснения Мышкина с Аглаей. Конечно, он не копировал и не подражал Смоктуновскому, образ "рыцаря бедного" мне показался невероятно родственным самому актеру - не от мира сего.

Да, судьба Игоря сложилась во многом трагически. Он все-таки оставил театр, но в Москву, как многие бэдэтешники, не уехал. Стал чтецом Ленконцерта. А чтецом он был незаурядным. Тогда в этом жанре преобладал академический стиль торжественно-напыщенной декламации (я не буду утяжелять мой рассказ подробным перечислением звучных имен. Скажу только, что я не поклонник Журавлева, да и чтение Мордвинова представлялось мне уже в то время несколько устаревшим). У Игоря был свой актерский голос. Переведя на язык оперы, я бы определил его, как лирический тенор, но богатый обертонами, разнообразный по своей выразительности. Наверное, он был последним романтическим актером советской театральной эпохи, так и не вписавшимся в Систему. Казалось, не было таких стихов и поэтов, которых он не знал. Я всегда поражался объему его памяти. Именно он привил мне вкус к поэзии, к безошибочному определению фальши в стихах также, как и в музыке, когда слух режет невесть откуда взявшийся чужеродный звук.

У Игоря были потрясающие по красоте программы: французская поэтическая лирика от Возрождения до любимых им Превера и Апполинера. Потом он читал цикл поэзии Итальянского Возрождения. Помню вечер, посвященный Беранже, Бернсу в переводе Маршака. В советской поэзии он делал большие композиции из "Мастеров" Вознесенского, стихов своих друзей - Шефнера, Левитанского и Окуджавы. И все же стихи Пушкина и Блока долгое время ждали своего воплощения в его программах, так была высока профессиональная требовательность Артиста к себе.

Все программы были с музыкой. К тому времени, он попросил маму не подбирать музыку, как раньше, а написать свою, оригинальную. Что было делать? Так мама стала "композитором". Игорь, будучи невероятно музыкальным, точно знал, что должно звучать в тех или иных стихах по характеру, ритму, темпу. Маме оставалось только озвучить его пожелания. Результаты совместного творчества потрясали гармонией поэзии и музыки.

Но он пришелся не ко двору и в Ленконцерте. В итоге разлада с начальством он очутился в Парке ЦПКиО им. Кирова в должности худрука с нищенским окладом. Я помню это жуткое время. Игорь приходил к нам немыслимо одетый, мрачный, мы его кормили, поили, говорили на темы далекие от стихов и театра… С трудом он вернулся на сцену. Но это было второе рождение, мастерство обрело свою зрелость.

И вот памятная дата: 150-летие со дня смерти Пушкина. В БЗФ должен был состояться пушкинский вечер В. Ларионова, ленинградского патриарха цеха мастеров художественного слова. Но Ларионов скоропостижно умирает, и за спасением вечера обратились к Озерову - по- моему, дня за два до концерта.

И вот, в течение двух дней у нас дома идут в непрерывном режиме репетиции сложнейшей программы. Игорь задумал прочесть в первом отделении свой монтаж "Маленьких трагедий", а во втором - шестую главу из "Онегина" и много любимых стихов...

В тот памятный вечер "чертог сиял": зал Филармонии был набит до отказа. Мы были еле живы от волнения: ведь только что прошла премьера "Маленьких трагедий" Швейцера. Выдержит ли Игорь сравнение со знаменитыми именами?..

В этом зале я был свидетелем подобного успеха только у выдающихся музыкантов. В "Маленьких трагедиях" Игорь, без костюмов и грима, продемонстрировал чудеса перевоплощения, при этом почти не двигаясь по сцене и не меняя тембр голоса. Его герои оживали в выразительной декламации пушкинского текста, обогащенной мыслью самого артиста. А в шестой главе "Онегина" с неожиданным драматизмом прозвучали фрагменты из "Реквиема" Моцарта, отпевающие Поэта. "Пророка" Игорь читал на "пиано". Это был не громогласный призыв, а мольба о спасении… На "бис", после "скандежа", Игорь со всепроникающей душевностью и необычайной теплотой прочел притихшему залу "Зимний вечер"…

Мне посчастливилось выступать с Игорем на одной сцене. Как-то я приготовил композицию из всей музыки к "Эгмонту", где увертюра и антракты перемежались с монологами героя. Эта была интересная и памятная для меня работа. А потом я сделал другую композицию из фрагментов концертов Корелли и Вивальди со стихами итальянских поэтов. Часть подготовительной работы проходила у него дома в Вырице, где он жил, окруженный любовью его последней семьи.
Счастье пришло к нему только в последние несколько лет, он сам как-то признался мне в обретенном покое. Но, как это часто бывает, безжалостная судьба распорядилась по-своему. Игорь, торопясь на свою премьеру вечера поэзии Блока, упал на ступеньки лестницы, ведущей в зал. Кто-то из потрясенных свидетелей его ухода сказал "Вот королевская смерть Артиста - на Службе…"

…Память о друге у меня осталась на всю жизнь. Игорь был тонким живописцем и на мою свадьбу он пришел с подарком. На его картине, с еще влажными красками, была изображена сцена из XVIII века: в интерьере комнаты, на фоне предзакатного солнце, музицировали двое - клавесинистка и виолончелист. Спустя много лет виолончелистом стал мой сын…

© Юрий ШАЛЫТ, 2004.