ГЛАВНАЯ ОБМЕН БАННЕРАМИ ССЫЛКИ ССЫЛКИ НА МУЗЫКАЛЬНЫЕ САЙТЫ О ПРОЕКТЕ

Предпочитаю фортепиано оркестру!

Предпочитаю фортепиано оркестру!Дмитрий Хворостовский начал свою международную карьеру с больших заголовков в газетах, выиграв в 1989 году Всемирный вокальный конкурс в Кардиффе - тогда двадцатисемилетний сибиряк вошёл в группу финалистов вместе с Брином Терфелом и Моникой Груп. Сейчас же первоочередную свою задачу он видит в освоении репертуара, который он называет своей "мечтой": это большие баритоновые партии в операх Верди. В октябре 2001 года, вскоре после своего 39-го дня рождения, Хворостовский дебютировал в Америке в роли Риголетто, в причудливой постановке Франка Корсаро для Хьюстон Гранд-опера, где шут представлен исступлённым, невероятно сексуальным "итальянским Распутиным", как бы вспоминающим историю своей жизни в ретроспективе. Однако выступление Хворостовского - хорошо обдуманное, с элегантной фразировкой (по его признанию, "роль в процессе работы"), сулит хорошие предзнаменования для будущих появлений при Мантуанском дворе. Это интервью OPERA NEWS он дал в начале прогона "Риголетто", вскоре после "Дон Карлоса" и "Войны и мира" в Метрополитен.
Читателям предлагается интервью, данное Дмитрием Хворостовским американскому журналу "Opera News".

OPERA NEWS: Как русский артист, вы сделали международную карьеру, спев удивительно мало ролей русского репертуара.

- Я не могу себе позволить петь много русского репертуара. Мне предлагали спеть во многих операх, но они - не для меня. К примеру, я никогда не буду петь князя Игоря. Я попробовал Грязного в "Царской невесте" [в опере Сан-Франциско в 2000 году], и никогда, ни за что не повторю это снова. Никогда. Вам нужен рокочущий бас-баритон для этой роли, гр-р-р-р-р…

ON: Рявкающий, лающий?

- Да. Рычащий. К сожалению. Единственные партии русского репертуара, которые я вокально могу себе позволить, это Чайковский. Евгения Онегина я пою с 22 или 23-х лет, и это остаётся хорошей партией для меня и сейчас, когда мне почти сорок. Елецкий, конечно. Возможно, позже я сделаю Демона - эта опера Рубинштейна меня очень привлекает. Хотя это достаточно "убийственная" партия…

ON: А как насчёт князя Андрея в "Войне и мире"?

- Ха! Да! Метрополитен Опера даёт мне первую возможность выступить в этой роли. Но знаете, это чересчур высоко. Тесситура "задрана" невообразимо высоко. Посмотрим, как я с этим справлюсь. Это меня не пугает, я зову себя "дружественным по отношению к высоким нотам" баритоном. Это интересная роль, и у него есть несколько очень хороших мелодий - особенно, если сравнить с другими партиями в этой опере.

ON: Вы до сих пор не пели "Войну и мир", но много ли вы видели и слышали её раньше?

- Нет. Я ставлю прокофьевские симфонии и балеты гораздо выше его опер, в любом случае. Роман Толстого - другое дело; у нас в России - это классика. Кстати, вы знаете, что почти половина книги написана на французском? Нелегко для студентов! Но этот роман всегда был в школьной программе, и все мы были обязаны прочесть "Войну и мир" в 13-14-тилетнем возрасте. Сейчас я очень этому обстоятельству признателен. Не хотелось бы прочесть роман в первый раз тогда, когда берёшься за изучение оперы.

ON: Пьер Безухов гораздо полнее представлен в книге, нежели чем в опере. А в опере больше симпатий как бы смещено в сторону Андрея, не правда ли?

- Да, да. Пьера в опере гораздо меньше, чем можно было бы предположить. В романе гораздо больше его несчастий. В опере более выпукло проведена история Наташи и Андрея. Но, по большому счёту, опера всё-таки остаётся очень близкой к оригинальному тексту Толстого. Оркестровка "Войны и мира" необычайно остроумна - в музыке полно сарказма. Вообще-то я больше люблю клавир этой оперы - в фортепианном изложении эта музыка для меня звучит гораздо приятнее, чем в оркестре. [смеётся.] Но… посмотрим. Может быть, я влюблюсь в эту музыку, когда начну репетировать в Нью-Йорке. Но первые дни, самое начало изучения партии, были очень трудными. Я просто заставлял себя углубляться в текст, стараясь запомнить его.

ON: Принимаясь за совершенно новые партии, такие, как Андрей, как вы начинаете репетиционный процесс? Вы являетесь на репетиции с выученным музыкальным материалом, но знаете ли вы какие-то особенные аспекты роли, на которых будете фокусировать своё внимание?

- Обычно вы можете выстроить свою концепцию роли наряду с выучиванием музыки и текста. По мере изучения того, что написал композитор, вы понимаете всё, что вы должны дать публике в этой роли.

ON: Как вы чувствуете, что наиболее важно передать в роли Андрея?

- Надеюсь, не патриотизм. Во времена Прокофьева - особенно, как вы знаете, во время написания этой оперы, которое пришлось на годы Второй мировой войны - этот элемент присутствовал обязательно. Сегодня это звучит не вполне естественно; это больше смахивает на пропаганду. Но, благодаря прекрасному прокофьевскому уму, всё, что говорит Андрей, звучит почти естественно. Я не знаю, как сработает эта часть роли - я буду больше концентрироваться на отношениях с Наташей, на романе Наташи и Андрея. Наташа - центральный персонаж оперы; в "Войне и мире" множество несвязанных между собой эпизодов, которые становятся связными только благодаря её присутствию.

ON: Когда вы начали готовить Риголетто? Я знаю, что арию "Cortigiani" вы пели в концерте аж в 1994 году.

- Я начал готовить Риголетто очень, очень давно - очень задолго до того, как я даже начал обдумывать этот контракт в Хьюстоне.

ON: Как вы начали работать над этим?

- Прежде всего, мой обычный уклад, когда я заключаю контракт, это работа с концертмейстером, под фортепиано. Запомнить роль. Но с Риголетто было не так, ибо я знал эту партию задолго до того, как начал вокально к ней готовиться. Это была одна из моих любимых ролей, любимых опер - и остаётся по сей день. Я мечтал об этой партии с 19 или 20-ти лет - с тех пор, как начал петь более-менее профессионально. Кстати, довольно примечательно то, что мой оперный дебют [в 1985 году в Красноярске] состоялся именно в "Риголетто" - я пел Марулло.

ON: А когда вы пели Марулло, думали ли вы…

- О, я всегда мечтал об этом. Я страдал от этой мечты, думал: "О, Боже - мой голос ещё такой молодой, он ещё не окреп. Сколько же мне ещё ждать?" Так что потребовалось почти двадцать лет, чтобы моя давняя мечта стала явью.

ON: Вы спели эту роль впервые в декабре 2000 года в Москве, в театре "Новая опера".

- Это была первая попытка. Ставил оперу финский режиссёр Ральф Лангбака, который работает в основном в классической традиции. Со мной он работал очень, очень хорошо. Я спел в этой постановке пару спектаклей в "Новой опере". Театр это небольшой - 700 мест - но акустически ужасно неприятный. "Сухая" акустика убивает все преимущества пения в таком небольшом зале. Затем я пел в этой же постановке в Финляндии на Савонлиннском фестивале. Театр был в три-четыре раза больше, я думаю, чем московский. Огромный, но акустически совершенно прекрасный. Очень естественный - настоящий средневековый замок посреди озера.

ON: Это была ваша идея - пригласить Франка Корсаро для постановки "Риголетто" в Хьюстон. Раньше вы работали с ним в концертном исполнении "Онегина" в Нью-Йорке, а также сделали Валентина в "Фаусте" для Лирической оперы Чикаго. Что вас привлекает в сотрудничестве с ним?

- У него творческий ум - он выбрасывает идеи, как фейерверк, как фонтан. У него прекрасная душа и блестящий ум. Я знаю, как он работает. Я вызвал Корсаро, когда понял, что Хьюстон Гранд Опера предлагает другого режиссёра, и я с этим не согласился. Режиссёр, которого они собирались пригласить, был очень и очень талантлив, но слишком молод, как мне показалось. Я чувствовал, что мне нужен режиссёр более опытный, способный поделиться профессионализмом и богатством своих идей - и со мной, и с постановкой в целом. С Франком Корсаро мы уже какое-то время были друзьями, и мы бесконечно говорили о том, что надо бы нам сделать что-то вместе. Когда я осознал, что он имеет свободное время для этой работы, я подумал, что нам представилась прекрасная возможность.

ON: Он не сделал из вас Риголетто таким, как мы традиционно привыкли его видеть. Не было ли это тем, что вы хотели с самого начала - обойтись без горба?

- Ой, бросьте. У меня до сих пор трещит вот здесь [показывает] из-за плеча. В Хьюстоне, вместо мягкого горба, я должен был задирать плечо и затем петь в этом неловком и очень неудобном положении. Могу вам сказать, это не очень приятно; все мускулы болят. Это убийственно.

ON: А в Москве вы делали то же самое?

- Нет. В той постановке был нормальный, традиционный "il gobbo" - то есть, горб.

ON: Начало постановки Корсаро было интересным, выстраивающим сюжет, как воспоминания Риголетто и обращающим часть "Pari siamo!" к ребёнку, играющему молодую Джильду. Корсаро сразу же выдал вам такую концепцию, или она выработалась в процессе репетиций?

- Насколько я помню, за пару месяцев до начала репетиций мы с Франком говорили насчёт этого. Вполне очевидно, что режиссёр готовится к постановке также заранее, как и певцы - и Корсаро объяснил свои идеи насчёт того, что Риголетто - это человек при дворе Герцога, который обладает огромным сексуальным потенциалом. И что он видит Риголетто, как цыгана - а его семья и Джованна - это как бы часть цыганского мира. Это не обязательно связывать с герцогским двором - вы могли бы спросить, почему Герцог нанял цыгана, но я не думаю, что это трудно объяснить. Цыгане славятся постоянными кочёвками, зачастую вовсе не имея постоянного дома. Это объясняет, почему Риголетто всё время путешествует со своей дочерью. Корсаро также хотел, чтобы мой костюм отличался от всех остальных, и хотел, чтобы я оставался на сцене со своими собственными волосами [без парика]. Он не хотел "традиционного" Риголетто, а хотел, чтобы он выглядел, как я. Обычно я ношу более короткую стрижку, но он сказал мне, чтобы я отрастил волосы подлиннее.

ON: Риголетто выглядел, как вы, и звучал тоже, как вы. Вокально и драматически вы смотрелись вполне комфортабельно в этой роли.

- Хмм… Я вхожу в роль. Я только начинаю выступать в этой партии, и я стараюсь сделать её настолько удобной для себя, насколько возможно - для будущего. Я хочу выступать в этой роли много лет, больше, чем в одной постановке. Не очень много - может быть, по одной постановке в год. Но мне действительно необходимо освоиться в роли, натренироваться, настроиться под неё технически. Особенно в "Cortigiani" и в большом дуэте, который заканчивается "Si, vendetta" эти места могут убить вокалиста. У многих баритонов вы слышите напряжение и утомление в этих местах, особенно, когда надо перейти на piano в "Piangi, piangi." Большинство баритонов здесь мучаются, либо выкрикивая, либо просто занижая интонацию. С моей техникой я могу всё это сделать, особенно в "Piangi, piangi" - пианиссимо там необходимы, и делают характер более полным в музыкальном отношении. Это мне даётся легко.

ON: Я был заинтригован вашим исполнением, вокально это звучало очень элегантно. Это напомнило мне…

- Старую школу.

ON: Мы привыкли к более тяжёлым голосам, выросли, слушая их со времён Второй мировой войны. Вы звучали более, как лёгкий баритон, который действительно оживил музыку.

- Я слушаю Джузеппе де Лука, Баттистини, которого называли "королём баритонов", и кто на самом деле имел некоторые теноровые качества в голосе. Очевидно, что это проявляется, и в записях его голос звучит легковесно. В техническом плане мой голос больше принадлежит к этой "породе", к лирическим баритонам. Это мой природный, данный мне голос, и мой темперамент здесь никакого значения не имеет. Я верю, что партия Риголетто была написана именно для такого типа голоса - даже в отношении тесситуры, которая достаточно высока, а Верди обозначил в партитуре множество pianissimo и piano. Вряд ли они все были исполняемы со времён, как вы сказали, Второй мировой войны.

ON: Как ваша техника развивалась в направлении bel canto? Было ли это тем, что вы освоили во время своего раннего обучения в России?

- С юных лет я слушал старые записи и покупал все старые, редкие пластинки в магазинах, где только мог найти, и у других частных коллекционеров. Это всегда было и моим хобби, и одновременно - источником для обучения: де Лука, Баттистини, Бастьянини, Гобби.

ON: Павел Лисициан, должно быть, тоже?

- Да, конечно. Знаете, я с ним знаком; мы друзья. Он отмечает девяностолетний юбилей в этом году, и он пригласил меня там спеть - но я не думаю, что смогу это сделать. Но он был на моём первом "Риголетто" в Москве. Он удивительно тёплый и интеллигентный человек. Горячее, огромное сердце. Я помню, когда он пришёл со мной познакомиться впервые - это было очень давно, когда я пел концерт с программой из русских народных песен - он вошёл в гримуборную, и в качестве комплимента похлопал меня по шее и поцеловал. Я даже не помню, сказал ли он "поздравляю"; всё, что я помню - это жест: такой любезный и такой великодушный. Я чуть не умер после этого, улыбаясь, потому что он - мой идол. Своим стилем, своей природой и своей исполнительской манерой он всегда резко отличался по сравнению с другими певцами его поколения его же страны. В его времена советская вокальная школа была не столь уж и хороша. Но он всегда был особенным певцом, самим собой - очень отличным от всех остальных, в самом лучшем смысле этого слова. Он поёт сцену с Виолеттой и арию Жермона полными фразами на одном дыхании. И он не был "огромным звуком", но он имеет технические возможности и контроль, как никто другой. Поразительные, чистые голосовые связки. Он - волшебник; один из лучших примеров для любого баритона, любого певца.

ON: Как выглядит Риголетто в сравнении с другими вердиевскими ролями, что вы спели - или намерены спеть в будущем?

- Легко ответить: самая тяжёлая партия. Она длиннее, тяжелее; наиболее драматичная - но музыкально вы должны всё контролировать здесь [показывает на свой лоб], иначе - пф-ф-ф-ф… Возьмите для примера "Cortigiani" - безумные эмоции, но музыкально необходимо выстроить всю структуру, иначе всё будет сыро. Я думаю, после того, как я спел Риголетто несколько раз, я мог бы спеть всё, что угодно.

ON: Как можно сравнить Риголетто с Поза в Дон Карлосе?

- Дон Карлос - это просто. Гораздо легче, я могу сказать. Вся партия лирическая, и с Риголетто абсолютно несравнима. Но что мне нравится в Риголетто больше всего - кроме музыки, которая прекрасна - это та грандиозная возможность для актёрской игры, которую предоставляет эта роль. В этой партии вы должны быть актёром. Но, как я слышал от старого поколения баритонов, даже если вы никудышный певец и негодный актёр, Риголетто всё равно может помочь вам - так мудро это написано. Такая вот сложная личность. В нём столько всего заложено, что я не знаю, доберусь ли я до всего. Поэтому я всегда стараюсь немножко импровизировать во время спектаклей - и Франк Корсаро очень меня поддерживает; он ненавидит, когда постановка сделана жёстко, "дубово" и повторяется на сто процентов из спектакля в спектакль. Ему нравится, когда я импровизирую - и я делаю это. Я меняю множество вещей во время спектакля, но сохраняю базисные идеи, что мы выработали во время репетиций. Это настолько интересно, что просто захватывает меня на каждом спектакле, в самом деле. Вы встретили меня просто на пике моего энтузиазма и высшей точке моей карьеры.

ON: Концерты - одна из ваших страстей. Вы планируете держать полный календарь концертов в этом сезоне?

- Большая часть моего внимания сейчас уделена операм - новым ролям, что я делаю здесь в Хьюстоне и следом, зимой - в Нью-Йорке. Совсем немного времени прошло с моего последнего концерта, но мне уже этого так не хватает! У меня есть прекрасная программа, которую я сделаю в декабре [2001 года] в Карнеги-Холле - Чайковский и Рахманинов. Для меня это нечто вроде возвращения к тому типу концертов, что я давал десять, двадцать лет назад - но я освежил это, надеюсь, кое-какими новыми романсами. Для меня очень интересно возвращение к этим опусам сегодня. Я не пою эти романсы "по-другому", но всё же моё исполнение сегодня другое - в силу возраста, или в силу моего понимания [показывает на лоб] - или в силу того, что претерпел мой вокал за счёт разных ролей, что я исполнил со времени последнего концерта с этой программой - трудно сказать. Но я очень люблю эту программу; для меня это, как глоток свежего воздуха.
У меня есть и ещё один "козырь в кармане" - это цикл Шостаковича на стихи Микельанжело. Это прекрасные романсы, но это новый для меня музыкальный язык. Я пел Шостаковича раньше, но этот цикл особенно модерновый по стилю. Пока. Я дал несколько концертов с этой программой; последний был в Шварценберге - очень изысканный фестиваль в австрийских горах. Я пел Шостаковича в сочетании с "Kindertotenlieder" Малера. На сегодня, возможно, это был мой лучший концерт. Особенно мне нравилось петь Малера с фортепиано.

ON: Вам не хватает оркестра?

- Нет, нет. Я предпочитаю это с фортепиано - также, как и "Lieder eines Fahrenden Gesellen". Как-то мне это больше нравится. Для меня, оркестр не работает точно так же. Разумеется, оркестровка - это нечто очень искусное, очень мощное. Но фортепиано для меня - мощнее, потому что оно проще. И мне концерты с фортепиано всегда дают больше свободы.

ON: Вам, наверное, не терпится спеть Вольфа в концертах, насколько я понимаю.

- [Смеётся.] Вольф - в будущем! Я его ещё не трогал. Но я настроен вполне определённо - это одна из моих задач. Но цикл Мёрике настолько прекрасен, сколько же я могу сопротивляться? Я полюбил это с тех пор, как получил концертную запись Дитриха Фишер-Дискау и Святослава Рихтера - запись довольно известная. Фантастическая музыка, превосходное исполнение.

ON: А как насчёт Шуберта? Ваши программы не включали, по большому счёту, его музыки. Или он вам не нравится?

- Нравится, конечно - но уже слишком поздно! Я должен был начать петь его раньше, в начале своей карьеры. Я не могу соревноваться с подлинными немецко-говорящими певцами, как Том Хэмпсон. Эта музыка, музыка Шуберта - лучший его стиль. Он знает её лучше, чем кто-либо другой, и я скорее бы послушал его в этой музыке, чем спел бы это сам. Я должен делать что-то, что мне ближе. Я всегда любил Вольфа, как уже говорил, но мне никогда не хватало смелости сделать его песни. Малер всегда был моим, я всегда очень близко его чувствовал - его музыку, личность, всё. Но Вольф… если я сделаю это, это будет ещё один взлёт моей карьеры.
Это не случится в следующем сезоне, потому что мне необходимо ещё два-три года для моих вердиевских ролей; впереди несколько новых опер и новых партий. После "Войны и мира" в Нью-Йорке я возвращаюсь в Лондон для первого своего "Трубадура". В следующем сезоне - "Бал-маскарад" в Чикаго, а потом (в этом же сезоне), "Маснадиери" Верди - которые, слава Богу, я уже пел раньше - и "Луиза Миллер" в Ковент Гарден. Да и в Хьюстоне сейчас мы ведём переговоры по поводу будущих вердиевских ролей. Симон Бокканегра, возможно - Эрнани. Эрнани больше относится к раннему Верди, стилю bel canto, который больше подходит моему голосу. Но Симона Бокканегра я определённо спою в самом ближайшем будущем. Великолепная партия, но я могу чуть подождать для неё.

ON: А как насчёт Яго?

- А, Яго. Да. Знаете знаменитого Георга Шолти, для которого я пел прослушивание где-то двадцать лет назад? Практически это был следующий день после начала моей карьеры, и я пел прослушивание для Шолти! Бр-р-р! я пришёл к нему домой в Лондоне, и даже до того, как я запел, он сказал: "я делаю "Отелло", и я хочу, чтобы вы пели Яго". Я ответил - я, помню, ещё едва говорил по-английски, но старался выразить всё своё к нему уважение: "Маэстро, подождите меня! Я ещё не Яго, я слишком молод!" После этого я спел, и прослушав меня, Шолти сказал: "Правильно. Пока не Яго. Но я буду ждать. Мы сделаем это с тобой через десять лет". Но, как вам известно - к сожалению, он умер, и я так и не спел Яго с ним. Однако для этого прослушивания я привёл концертмейстера с собой, пианистку в мини-юбке. И всё время, что он меня слушал, Шолти не мог оторваться от её ног! [Показывает, как бегали у Шолти глаза.] Конечно, это была моя ошибка: я позвал эту девушку сопровождать меня, хотя мне не раз говорили, как Шолти охоч до прекрасного пола, постоянно раздаривая норковые шубы своим очередным пассиям! Так что для меня это было одно из многих неудачных прослушиваний. [Смеётся.]

ON: Сейчас вы - английский резидент. Вы вообще скучаете по России?

- Я езжу туда очень часто. Недавно я делал там запись, для лейбла Delos с дирижёром Константином Орбеляном.

ON: Эта новая запись ["Passione di Napoli"] просто прекрасна.

- Вы слушали? Это была моя первая попытка. Сумасшедшая идея, да: сибирский баритон поёт неаполитанские песни. Delos сейчас много работает с новыми русскими певцами: меццо Марина Домашенко, и ещё сопрано, новенькая - как её зовут? А! [Бьёт себя по лбу в расстройстве]. Склероз! Спинтовое сопрано.

ON: Ольга Гурякова?

- Гурякова! Да, браво! Я должен бы больше знать об этих молодых русских певцах. Я становлюсь таким неосведомлённым. Ну, да ладно. Но я ещё сделал альбом арий Верди с Delos, где дирижирует Марио Бернарди.
Я записал кое-какие старинные русские романсы с Орбеляном и его оркестром тоже, а в следующем ноябре, после Лондона, я снова в Москве - будем записывать русские песни времён Отечественной войны. Советские песни. Это не классика, они - нечто вроде русских поп-песен сороковых годов.

ON: Не будет ли этот диск для вас как бы переходом в иную категорию?

- Я бы так не сказал. Я боюсь, что это вообще неправильное направление! Но для меня это будет просто другим пением. Ближе всего этот стиль можно описать термином parlando. Однако многие песни очень мелодичны, так что, возможно - там есть небольшой простор для классического стиля. Я делаю это не потому, что становлюсь таким уж ярым патриотом, или вроде того. Это посвящение людям - моим дедам; бабушке, которая пела эти песни, когда я был маленьким. Я вырос с ней. Когда я подбирал эти песни, это заняло всего несколько часов. Мне не надо было учить, учить кучу нот. Я быстро нашёл около тридцати песен, которые я знал, любил и помнил. Прекрасные мелодии. Любопытно, что когда я стал подбирать ноты в подходящей для моего голоса тональности, мне прислали ноты, я их открыл - и все они написаны в миноре. Ни одной песни в мажорной тональности.

ON: А почему, как вы предполагаете?

- Да все они о человеческих печалях и горе. Всё, что происходило в войну, вовсе не было счастливым.

ON: У вас был большой успех в "La Favorita" с Opera Orchestra of New York в прошлом году. Есть у вас планы поработать ещё с операми bel canto?

- Мне надо бы держаться этой музыки, но что меня отвращает - так это глупые сюжеты; наивность во всём. Я спел несколько постановок "I Puritani" Беллини. Прекрасная музыка, но я больше не могу петь этот идиотский сюжет. Так что с этим закончено. "La Favorita" я пел один раз - в Буэнос-Айресе, в театре Колон. Глория Скальки, итальянское меццо, была Леонорой, а Рамон Варгас - Фернандо. Фантастика! Я думаю, он должен придерживаться этого репертуара - там он превосходно звучит.

ON: Он записал "La Favorita" с Веселиной Казаровой.

- На итальянском или на французском? По-итальянски это звучит лучше, несомненно.

ON: Это превосходно звучало на итальянском в Карнеги-Холле, в прошлом году.

- Ну, они взяли французскую редакцию и перевели её на итальянский - что было мерзко, никудышно - в отношении текста, я имею ввиду. Перевод с французского на итальянский был вовсе не хорош. Смехотворно. Гораздо лучше было бы взять итальянскую редакцию! Но Бог с ним - если бы не эта постановка, я бы никогда не спел эту роль в Америке: ни один оперный театр здесь не заинтересован [в bel canto].

ON: Вы начали свою международную карьеру с самого "топа", с победы на Международном конкурсе в Кардиффе в 1989 году. Вы выиграли и имели талант сделать после этого карьеру. Но ведь есть много певцов, что прекрасно выступают на конкурсах - а после этого они просто не очень интересные исполнители…

- Или наоборот!

ON: Совершенно верно! Певцы, которые не проявляют себя хорошо под конкурсным прессом, проявляют себя личностями на сцене, и они прекрасны.

- Сам по себе процесс прослушивания - это просто ужас. Мне просто очень повезло. Мне не пришлось петь много прослушиваний, но я помню это жалкое состояние. А конкурсы ещё хуже, чем прослушивания. Я сейчас внимательно слежу за приходящим поколением молодых певцов. Я привык к тому, что был самым молодым певцом в каждой постановке, в любой группе коллег. Теперь - уже никогда! В театрах в США, в особенности, певец, что вас "страхует" - это молодой артист из программы по подготовке молодёжи при этом же театре. Иногда они просят о мастер-классах или уроках, которые я вообще никогда в своей жизни не давал. Но очень интересно наблюдать, как они выстраивают свою карьеру, свои голоса - о чём они мечтают. Возможно, у них пока и нет способностей воплотить свои мечты в жизнь. Но они непременно станут явью, если вы работаете, и если вы достаточно умны. А это непросто - чаще гораздо легче просто мечтать!

F. Paul Driscoll, © Opera News;
© перевод с английского Кирилла Веселаго, 2002.

Публикация: 16-07-2002
Просмотров: 3543
Категория: Интервью
Комментарии: 0

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.